Ритуал
Шрифт:
Люк сглотнул. — Кто вы?
В ответ «баран» издал жуткий звук, что-то между лаем и пронзительным визгом. Потом юноша хихикнул. Бледно-голубые глаза блеснули из черных глазниц весельем. Он прокричал что-то похожее на «Оскар Рэй».
Люк нахмурился, сглотнул еще раз, и еще. — Оскар Рэй?
— Оскерай! — снова взвизгнул «баран», выглядя еще более безумно, когда, вытащив из ночной рубашки две тонкие белые руки, вскинул их вверх.
— Мы — дикая охота, — сказала высокая фигура напыщенным тоном, с сильным акцентом.
— Последнее собрание, — дерзкий, возбужденный женский голос прокричал из жуткой головы зайца. Несмотря
— Я не понимаю, — сказал Люк, надеясь, что они не чувствуют глубины его страха и тревоги. У него хватало жизненного опыта, чтобы знать, что крайне ошибочно проявлять подобное в компании лиц с неустойчивой психикой.
Под ужасной маской зайчихи обнаружилась голова девушки лет девятнадцати, может моложе. Ее пухлое лицо было тоже накрашено, но в отличие от других, создавших себе гротескные выражения, напоминавшие властные гримасы или кровавый оскал, она подошла к использованию черно-белого грима более искусно. На ее круглом лице застыло выражение злобного веселья, а ярко-красные брызги вокруг рта словно говорили о каком-то недавнем садистском акте.
Чтобы вызвать у них сострадание и положить конец этой нервирующей игре, Люк дотронулся до распухшего горящего лба. Запекшаяся кровь в широком рубце оставила на пальцах след. Рана была все еще влажной. Повязка, лежащая рядом на сероватой подушке, была той самой, которую Дом неуклюже наложил ему последней ночью в лесу, когда Люк находился в отключке. Бледнолицые юноши даже не попытались перевязать его, не говоря уже о том, чтобы обмыть его измученное, грязное тело.
От пульсирующей в глубине черепа боли и постоянных позывов тошноты, он вдруг с ужасом вспомнил, что ему нужно сделать рентген. — Больница. Доктор. Моя голова. — Они продолжали смотреть на него без каких-либо эмоций. — Мне нужна помощь. Пожалуйста.
Юноша с маской козла дерзко выпятил вперед подбородок и со скорбной гримасой на лице произнес, — Скоро. Потом он развернулся, наклонил голову и с шумом вышел в крошечную дверь. Ростом он был почти семь футов, и в сравнении с размерами комнаты выглядел гротескно. Из-под слишком узких и коротких брюк поблескивали стальные щитки байкерских ботинок. Толстые каблуки были утыканы то ли заклепками, то ли небольшими гвоздями.
Девушка-заяц вдруг пронзительно закричала и высунула красный язык, нелепо смотревшийся между лакрично-черными губами. Люк даже отпрянул. Потом, стуча толстыми грязными ногами, бросилась вслед за гигантом и с трудом протиснулась в дверной проем.
Люк посмотрел на оставшегося юношу. Один, он имел еще более глупый вид в своей ужасной ночной рубашке, с узким, вымазанным клоунской краской, лицом.
— Мои друзья, — взмолился Люк. — Они погибли. Их убили. Вы должны позвонить в полицию. Немедленно. Слышите?
Склонив голову на бок, юноша скривил лицо в комичную гримасу. Затем, подражая более высокому товарищу, насмешливо произнес низким голосом, — Вы должны понимать, что здесь нет полиции. Нет врачей. Ничего такого нет на многие мили вокруг. Радуйтесь, что вы живы. Вы счастливчик, мой друг. У нас нет телефона. Но кое-кто ушел за помощью, и она скоро прибудет.
Люк в недоумении таращился из своего смердящего ящика. — Я не…
Фигура в ночной рубашке выпятила грудь вперед. — С вами все будет хорошо. Успокойтесь. — Потом юноша развернулся, подхватил сидиплеер и вышел вслед за своими товарищами за дверь.
Вслед за глухим щелчком тяжелого ключа в старом железном замке раздался тяжелый топот трех пар ног по какому-то полому деревянному пространству, или находящемуся за стеной коридору. Еще долгое время после их ухода Люк в немом шоке смотрел на запертую дверь.
50
Щелчок большого ключа в старом дверном замке вывел Люка из прострации.
Он вскочил слишком быстро и упал на шкаф. Деревянная кружка стукнула об пол, кувшин покачнулся, расплескав остатки содержимого по поверхности шкафа. Отпирающий дверь заторопился.
Прежде чем Люк успел выпрямиться, он заметил маленькую пожилую женщину в длинном платье, быстро устремившуюся к нему из двери. Из-под длинного черного платья, скрывавшего ее тело до самого морщинистого подбородка, раздавался громкий стук маленьких ног. Этот стук болью отозвался у него в голове.
Легким прикосновением маленьких ручек она вернула его в постель. Он сел, жмурясь от вибрирующих волн боли, накатывавших из середины головы и разбивавшихся о тыльную сторону его глаз. Ему показалось, что его вот-вот стошнит. Перед глазами все распалось на серебристые точки, шея онемела. Его вырвало. Сильный спазм в животе вызвал струю грязной жидкости изо рта. Пожилая женщина что-то пробормотала по-шведски.
Самыми отдаленными уголками своих отравленных желчью чувств он определил присутствие в комнате еще одной фигуры. Когда она заговорила на языке, больше напомнившем Люку норвежский, чем шведский, он узнал голос юноши, на котором раньше была маска барана.
Тошнота отступила, и стены комнаты замерли на месте. Люк снова посмотрел на старуху. Ее лицо ничего не выражало, только маленькие черные глазки поблескивали из глазниц, таких старых, что кожа в них напоминала скорлупу грецкого ореха. Что-то было в этих глазах странное и сильное, отчего он не мог смотреть в них долго.
Ее губы были втянуты в рот. Нижняя челюсть испещрена глубокими морщинами и покрыта волосами. Яркие белые волосы на крошечной головке были очень густые, но короткие. И похоже, она подстригала себя сама, с помощью ножа и вилки.
От ее вида ему вдруг захотелось расхохотаться, но ее странность вызвала в нем какое-то давящее чувство тревоги. Ее кожа была серой и местами желтоватой, как у заядлого курильщика. Ростом она была не больше четырех футов, и издали напоминала ребенка в своем закрытом, похожем на домотканое платье. Еще одна деталь усилила его дискомфорт. Поверх черного платья, на ней был надет длинный, до пола, фартук, некогда белый, а теперь покрытый какими-то бурыми разводами.
— Я не подойду к тебе, если будешь блевать, — ухмыляясь, сказал юноша из-за спины старухи. Детское кружевное платье исчезло с его тощего тела. Вместо него на нем была футболка, украшенная логотипом группы «Горгорот» и фотографией музыкантов, чьи лица были обезображены черным, белым и красным гримом. Потрескавшаяся белая краска на лице юноши заканчивалась под подбородком. Горло было чистым, но все равно очень бледным и худым, а выпирающий кадык делал его каким-то особенно угловатым. В женственных руках он держал поднос. — Никто из нас не умеет готовить. Мы только жжем воду! А вот она умеет. Так что если хочешь, тушенка будет хоть каждый день.