Ритуальные грехи

Стюарт Энн

Освещение тоже было непривычным. На верхних этажах царила кромешная тьма, хотя Люк прекрасно знал о том, что Эстер не любит гасить свет. Он заметил, что в спальне горит лампа, зато в ванной темно.

Прошло много лет, но Люк продолжал ненавидеть Эстер столь же страстно, как в детстве. В основном, из-за того, как та обращалась с его мамой, а вовсе не из-за страданий, которые испытал сам Люк. Он не предпринимал никаких шагов, опасаясь, что гнев настолько глубоко завладеет его чувствами, что он полностью потеряет над собой контроль. Ему становилось не по себе при мысли, что он может задушить старуху голыми

руками. Он был уверен, что ему снова придется убить, хотя старался отрицать очевидное. Что с того, что он не хотел этого делать? Это должно было случиться еще один раз, и точка.

Поэтому, дабы не поддаться искушению, Люк старался избегать взрывоопасных ситуаций.

И все же в доме творилось нечто странное. Эстер имела обыкновение бродить по ночам, но ни в одном из окон не маячила ее сгорбленная фигура.

Люк легко пробрался внуть дома тем же путем, что и накануне вечером. Он молча передвигался по комнатам, мастерски лавируя среди множества безделушек и финтифлюшек, расставленных на бесчисленных столиках, комодах, шифоньерах и тумбочках.

Несмотря на шум телевизора, дом казался безнадежно мертвым. Бесшумно, словно призрак, Люк крался по комнатам, где Эстер щипала его, шлепала, и била. Он не обращал внимания на то, что его спина покрылась холодным потом.

Люк увидел, как она восседает на большой старой кровати, подложив под спину подушки. Он уже приготовился, чтобы исчезнуть, раствориться во мраке, когда кое-что необычное привлекло его внимание. Эстер не хрипела и не кашляла.

Он встал в дверях, но она не повернулась в его сторону. Ее лицо было обращено к экрану телевизора, курчавые седые волосы дыбом стояли вокруг головы. В какую-то долю секунды он думал, он надеялся, что она мертва. Но потом он заметил, как поднимается и опускается ее впалая грудь, а рука, похожая на птичью лапку, совершает хватательные движения. Люк понял, что она все еще жива — по крайней мере, частично.

Он вошел в комнату и встал прямо перед старухой. Она не двинулась с места, хотя глаза потемнели от гнева. Скорее всего, с ней случился удар. Люк стоял и смотрел, как жизненные силы медленно покидают Эстер, как она пытается что-то сказать.

— Что-то не так, Эстер? — тихо спросил он. — Разве ты не рада видеть давно пропавшего внука?

Она старалась шевелить губами, но не издала ни звука.

— Ну что ж, не обращай внимания, — сказал он. — Между нами и так не было горячей любви, не так ли? А я-то надеялся, что мне удастся тебе отомстить, а оказалось, что судьба уже сделала все за меня. Даже если тебе удастся пережить этот удар, рано или поздно случится другой, и уж он-то окончательно тебя доконает. Эстер, ты уже одной ногой в могиле. И тут уж ничего не поделаешь. Смирись с этим.

Старуха не могла пошевельнуться. Вместо этого она сверлила Люка пронзительным взглядом.

— Последние двадцать лет ты твердила всем и каждому, будто я убил твоего драгоценного Джексона, но у тебя не было доказательств. К тому же ты не знала об этом наверняка, не так ли, бабуля?

Люк назвал ее так с изрядной долей издевки.

Он подошел ближе.

— Рассказать тебе кое-что? Этот старый сукин сын, — заметь, я назвал его так в прямом смысле слова, — в тот злополучный день пытался вышибить себе мозги. Когда я вошел, он держал дуло дробовика во рту. Он был пьян

в стельку и не понимал, что делает. Поэтому я решил присесть и насладиться зрелищем того, как мозги Джексона разлетятся по всему дому.

Потом он заметил меня. Думаю, он решил прихватить «дорогого» сыночка с собой, потому что направил ружье в мою сторону. Я понял, что должен действовать очень быстро, иначе это мои мозги будут украшать обои.

Как ты могла догадаться, Эстер, мне совсем не хотелось умирать. Не знаю почему, но я всегда отличался поразительной живучестью. Вобщем, я схватил ружьишко и пристрелил сукиного сына. То есть, сделал то, в чем ты меня подозревала.

Эстер бессильно шевелила морщинистым ртом, но не смогла издать ни звука, только ее костлявая рука пыталась ухватиться за что-то невидимое.

— Слушай меня внимательно, — тихо сказал Люк. — Когда встретишься с Джексоном в аду, передавай от меня привет. Тебе осталось недолго ждать.

Когда Люк покидал старый дом смерти, он должен был чувствовать себя очистившимся. Может быть, даже просветленным и помолодевшим. Вместо этого он чувствовал себя, как кусок дерьма. Он не завершил того, за чем сюда приехал. Он успел сделать больше, чем надеялся — разделался с Рэйчел Коннери, забрал деньги, свел счеты со старой ведьмой, по сей день являвшейся к нему в кошмарах.

Однако за ним оставалось еще одно дельце.

Стояла ночь. Самолет застрял на взлетной полосе в Мобиле, ожидая, когда рассеется туман. Рэйчел смотрела в окно на струйки дождя, стекавшие по толстому стеклу. Она не замечала отражения собственного лица с его пустым, отсутствующим взглядом. Рэйчел думала о том, что могла забеременеть. Или подхватить СПИД.

Она не знала, какое из этих бедствий она бы предпочла. Если Люк Берделл болен СПИДом, значит, он, как и Рэйчел, обречен на смерть. Прекрасная возможность отомстить, да и цена не слишком высока.

Только умирать ей вовсе не хотелось. В подростковом возрасте у нее была тяга к самоубийству, но, очевидно, не очень глубокая. Если она глотала таблетки снотворного, то ровно такое количество, чтобы потом ее вырвало. Если резала вены, то неглубоко, только, чтобы почувствовать боль. Белые тонкие шрамы на ее запястьях можно было заметить лишь при самом близком рассмотрении. А уж она постаралась никого не подпускать к себе настолько близко.

Она не знала, когда рассталась с мыслью о самоубийстве, и поначалу ей здорово ее не хватало. Поэтому, когда жить становилось совсем уж невмоготу, она научилась погружаться в мир красочных фантазий о собственной смерти. Тогда все окружающее отодвигалось на задний план, теряло свою значимость.

Но время шло, и эта привычка тоже куда-то подевалась. Самоубийство потеряло былую привлекательность, перестало казаться выходом из сложной ситуации. Значит, перед Рэйчел возникла необходимость анализировать свои поступки и их последствия.

И это явилось для нее еще одним неприятным открытием. Во всех своих бедах Рэйчел привыкла обвинять других, в особенности, свою семью. Как оказалось, и с этой привычкой она тоже рассталась, правда, не так уж давно. И теперь она пришла к досадному, горькому выводу о том, что она сама несет ответственность за собственную жизнь. Стелла умерла. А вместе с ней умерло и прошлое.