Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-«попаданец»
Шрифт:
Утопленник сидел на берегу и клацал зубами. Затем в упор уставился на меня и поинтересовался:
— Вешать будешь? Или?..
— Не догнал: зачем мне тебя вешать?
— Ну, эта… Марку получишь…
Это начало меня забавлять. Я сел рядом, приобнял его за плечи, что оказалось весьма непростым делом:
— Да ну? Целую марку? За тебя? А какую: рейхсмарку или оккупационную?
Последних слов он, разумеется, не понял, но на всякий случай кивнул:
— Ага. Серебряную… — Похоже, он гордился этой ценой. — А если живым доставишь — пять
— Обалдеть. И кто ж за тебя столько заплатит?
— А, — вялый взмах чудовищной лапищи. — Там… Червив еще…
Хо! Так ты тоже не в ладах с этим… на букву «м»?..
— И что же ты не поделил с червивом нуты-хамским?
— Деревья рубил…
Очень интересно. Дровосек. А где же он их рубил, в саду у червива, что ли?
Из дальнейших переговоров выяснилось, что детинушка был лесорубом, рубил себе дерево, но тут прибежал лесник и с ним еще кто-то — чуть ли не менты, — которые кинулись его критиковать. Он их тоже покритиковал: одного — до смерти, а парочку изувечил. После чего, осознав, что наказание неотвратимо, детина решил податься в лес, где, по слухам, обретался великий разбойник — Робин в капюшоне.
— Ну вот, я его искал, искал, а тут… едет и эль везет! — рявкнул здоровяк возмущенно. — Ну, я его… того… и вот…
— Понятно, жертва алкоголя. Ну, стало быть, ты пришел туда, куда хотел. Я — Робин. Капюшона нет, извини. Сегодня не надел. А тебя как звать-величать?
— Малыш Джонни…
Мук и Атли, слушавшие рассказ, откровенно заржали, а детина изумленно заозирался:
— Ну чего ржать? — Он повернулся ко мне: — Чего они, а? Я в семье младший был, вот и…
Так в наш отряд влился еще один боец…
На нашей поляне все как всегда. Тихо. Это я, правда, шучу, потому как — тренировка. Парни из взвода Энгельса в очередной раз штурмуют полосу препятствий. Вообще-то они уже и с самого начала показали неплохую подготовку и неплохое время, но… Сегодня им не свезло по жизни. Алька остановилась посмотреть на, героические усилия в изучении военного дела, и Энельрик это заметил. Он распустил хвост, включил командира и погнал своих бойцов на второй круг. Потом на третий. И далее… Ладно, если любовь идет на пользу боевой и политической подготовке — я не против. А чуть в стороне стучат по мишеням стрелы. Маркс спускает стружку со своих.
Я постоял, размышляя: не вмешаться ли мне в один из процессов обучения? Но пришел к выводу, что не стоит. Пусть командиры себя покажут. А чего же делать? Посты на дороге сообщили, что все тихо. Ничего и никого. Скукота. Искупаться, что ли?..
Прихватив с собой лук, я направился в сторону реки, которая находилась за нашим лагерем. Природа все-таки… Курорт! Птицы поют. Лес наполнен чистым и свежим воздухом. Раздолье. Зайчики вон всякие бегают. Прихватить ушастых в котел? Да ну их! Промахнешься — потом замаешься стрелы в лесу искать. Белка с ветки швырнулась в меня шишкой. Потом второй. А пойду-ка я побыстрее. Наглые звери нынче пошли…
Размышляя над проблемой фауны этих мест, я вышел к ручью. Оп-паньки. А у нас гости! Так-с… Священник… Через речку перебирается…. Не, блин, как у себя дома! Наглый!.. Ага, промок, бритоголовый? Рясу снимает, на ветках развешивает…
Рука быстро легла на стрелу. Прицелился… Выстрел! Стрела вонзилась в дерево рядом с ним, впритирку к его толстой щеке. Монах — если судить по капюшону на рясе — вздрогнул, но не оглянулся. Однако!..
— А! Вот куда моя стрела-то улетела. У-у-у! Нехорошая стрела. Летает где ни попадя, — я выдернул стрелу из дерева и посмотрел на святошу. — Здрассьте, святой отец. Подоржную покажьте…
Монах сохранял молчание. Он лишь присел на камень и наблюдал за мной.
— А мне везет. Неделю тому — два святоши на дороге, и тут — еще один. Сам пришел. Вы, ребята, сговорились? Ну ладно. Молиться будем или как? Хотя, ну тебя. Еще элем с тобой делись. Ты, кажись, бочонок выпьешь и не поморщишься.
Даже на такую наглую провокацию с моей стороны монах не ответил даже взглядом. Все его внимание было привлечено к воде. Глядя в нее, он задумчиво крутил в руках четки.
— А ты здоровяк. И как тебя такого в сан посвятили? Вы же монахи поститься должны. А разве тебе воли-то хватит? — попытался развязать ему язык, собираясь перейти на легкие оскорбления.
Наконец монах обратил на меня внимание и поднял глаза с воды на мою одежду.
— Ты горяч и глуп. В тебе нет смирения. Ведь смирение это добродетель! Забыл, чему тебя учил Господь? — спросил в ответ он у меня.
— Неэтично отвечать вопросом на вопрос. Во-первых. Господь меня ничему не учил. Это во-вторых. Ну а раз ты смиренен, то будь так добр, поделись с бедными своим достоянием. Деньги выкладывай!
Монах молча встряхнул рясу и развел ручищами. Нет ничего, мол. Странно, но похоже — не врет…
— Блин, а что ж мне с тобой делать? О, идея! Помоги мне перейти через этот ручеек, баран господень.
Ой, мама!.. Монах был с виду высокого роста, но когда встал со мной рядом, то я заметил, что он немного ниже, чем казался. По крайней мере, ниже меня. Но широкие плечи давали ему огромное преимущество. Так вот. Эта детинушка сел предо мной на корточки и, схватив двумя руками за щиколотки, поднял над землей. А потом, сделав упор, так вообще поднял над собой.
— Ты что творишь, святой отец?
— Как что, сын мой? Помогаю тебе ручей перейти.
И он двинулся вперед, смело идя по воде. Я поднял над собой лук и стрелы и помолился на тему «Да не оступится нога перевозящего»! Падать в мокрую и холодную воду одетым совершенно не хотелось. Монах дошел до середины. Вода стала ему по грудь, и монах остановился. Тряхнул плечами, и я плюхнулся в воду. Почти.
Чего-то подобного я ожидал, а потому стиснул его бычью шею ногами:
— Блин! Курва в ботах!
Святой отец забился и забрыкался подо мной, как норовистая лошадь. Ну это мы проходили. Вот тебе, шаман, в бубен…