«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории
Шрифт:
Хоппер задышал тяжело. Гэллегер продолжил, глядя на него с ухмылкой:
– Возьми каркас ящика и сделай стенки из проволоки, чтобы получился сетчатый куб, причем сетка будет невидимой. Но это в обычном свете. Если же менять длину волны, появится изображение – цветное, в зависимости от количества ангстрем. Твой кинофильм или телепередача будет показываться в красках. Причем объемно, поскольку изображение создается невидимым кубом. И наконец, с любой точки оно будет смотреться без искажений, ведь это не оптическая иллюзия стереоскопического
– Да, – слабым голосом ответил Хоппер. – Я понял. А почему… почему ты раньше об этом не сказал?
Гэллегер поспешил сменить тему:
– Коммандер Уолл, мне требуется защита полиции. Гангстер по имени Макс Кафф намерен прибрать эту машину к рукам. Сегодня его громилы пытались меня похитить…
– Вмешательство в дело государственной важности? – мрачно проговорил Уолл. – Знаю я этих хищных политиканов. Если разрешите воспользоваться вашим видеофоном, Макс Кафф вас больше не побеспокоит.
Узнав, что Макс Кафф крепко получит по шее, Смейт просиял. Жизнерадостный блеск его глаз подсказал Гэллегеру, что не мешало бы предложить гостям выпивку. В этот раз даже коммандер не устоял – закончив разговор по видеофону, принял из руки Нарцисса стакан.
– Ваша лаборатория будет охраняться, – сообщил он Гэллегеру. – Кафф для вас больше не опасен. – Он выпил и пожал Гэллегеру руку. – Я должен срочно доложить правительству о вашем успехе. Огромное спасибо и всего вам доброго. Завтра созвонимся?
Коммандер ушел, а с ним и полицейские. Залпом выпив коктейль, Хоппер сказал:
– Я должен извиниться. Надеюсь, старина, ты зла держать не будешь.
– Не буду, – ответил Гэллегер, – если заплатишь, что обещал.
– Получишь чек по почте. И… ох… И… – Хоппер умолк.
– Что с тобой?
– Ничего… – пролепетал позеленевший Хоппер. – Мне нужно на свежий воздух… Гррл…
За его спиной хлопнула дверь. Гэллегер и Смейт озадаченно переглянулись.
– Странно, – произнес Смейт.
– Должно быть, наказание свыше, – предположил Гэллегер. – Мельница богов…
– Ну что, убрался Хоппер? – спросил Нарцисс, вошедший с наполненными стаканами.
– Ага. Интересно, что это с ним?
– Я ему сделал «микки финн» [19] , – объяснил робот. – Он же ни разу на меня не взглянул. Я не особо тщеславен, но человек, настолько нечуткий к красоте, определенно заслуживает урока. А теперь прошу меня не беспокоить. Я иду на кухню, буду там отрабатывать танцевальные движения. Пользуйтесь алкогольным органом. Впрочем, не запрещаю прийти и полюбоваться.
19
Напиток с добавлением психоактивного вещества, например хлоралгидрата. Своим названием он обязан чикагскому бармену Майку Финну, который обвинялся в использовании нокаутирующих препаратов с целью ограбления клиентов.
Жужжа шестеренками и колесиками, Нарцисс покинул лабораторию. Гэллегер вздохнул:
– Куда все катится…
– Что именно?
– Да все. К примеру, я получил заказ на три совершенно разные вещи. А потом напился и собрал устройство, решающее все три проблемы. Мое подсознание их как орешки щелкает. Но, увы, протрезвев, я ничего не могу понять.
– Зачем же тогда трезветь? – серьезно осведомился Смейт. – Как работает этот алкогольный орган?
Гэллегер продемонстрировал.
– Погано себя чувствую, – пожаловался он. – Мне бы проспать целую неделю или…
– Или?
– Напиться. Пусть так и будет. Знаете, какой вопрос не дает мне покоя?
– Какой?
– Почему эта машина, когда работает, поет «Сент-Джеймсскую больницу»?
– Хорошая же песня, – сказал Смейт.
– Спору нет, но ведь мое подсознание следует логике. И пусть это безумная логика, но…
– Да не берите в голову, – посоветовал Смейт.
Гэллегеру сразу полегчало. Он вновь почувствовал себя в своей тарелке. Вернее, в теплом розовом тумане. Теперь есть деньги в банке. Судиться не надо. Макс Кафф наверняка получит по заслугам. А тяжелый топот говорит о том, что на кухне отплясывает Нарцисс.
Уже миновала полночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой и заявил:
– Вот я и понял!
– Свмпмф… – просипел разбуженный Смейт. – Вы о чем?
– Похоже, я люблю петь.
– И что с того?
– Похоже, я люблю петь «Сент-Джеймсскую больницу».
– Ну так пойте, – предложил Смейт.
– Но не в одиночку, – пояснил Гэллегер. – Я всегда пою, когда пьян, однако считаю, что в дуэте у меня получается лучше. Вот только я был один, пока работал над машиной.
– И?..
– Должно быть, вмонтировал в нее воспроизводящее устройство, – предположил Гэллегер, содрогнувшись при мысли о колоссальных возможностях и диковинных психических девиациях Гэллегера-Штрих. – Подумать только, я сделал машину, способную одновременно выполнять четыре операции: есть землю, производить тягу для ручного управления космическим кораблем, изготавливать главную деталь для стереоскопического неискажающего экрана и петь со мной дуэтом. До чего же дико все это выглядит.
Поразмыслив, Смейт заключил:
– Вы гений.
– Ну это само собой. Гм…
Гэллегер встал, включил машину и возвратился на любимый насест, то есть на Бурчуна. Смит переместился на подоконник, чтобы зачарованно взирать, как мелькающие щупальца расправляются с землей. Желобчатое колесо тянуло невидимую проволоку из волочильного отверстия. Мелодичные, а то и не очень, тона «Сент-Джеймсской больницы» бередили ночную тишину.
Вдруг над скорбным голосом машины взмыл густой бас, неистово горюя о той безымянной, кто