Род-Айленд блюз
Шрифт:
Валери доложила, что за объектом Уильямом Джонсоном значатся четыре случая нарушения правил уличного движения, один в 1958 году, один в 1974-м и два в 1994 годах, но никаких судимостей. Какое-то время он жил в Европе. За последние десять лет по разным страховкам получил около 900 000 долларов. В настоящее время за ним числятся долги общей суммой в 82 000 по восьми кредитным картам. На текущем счете у него сейчас 208 долларов. Родился в Провиденсе в 1927 году.
— На двенадцать лет моложе ее! — быстро подсчитала Джой. — Как такие называются? Жиголо?
А эта Валери, на взгляд Джека, вполне ничего себе. Со смертью Франсины ему открылась законная возможность любовных приключений, однако же, вот пожалуйста, образовались новые преграды, на этот раз в лице Джой. Женщины вздохнуть не дадут, они не желают отпустить
Валери продолжала докладывать. Объект происходит из некогда состоятельной семьи ранних поселенцев Новой Англии, разбогатевшей на текстиле, в 1860-х годах они переселились из Массачусетса в Род-Айленд. В 1900-м погорели в большом наррагансетском пожаре, потеряли все во время краха 1929 года и, незастрахованные, полностью разорились во время сильнейшего урагана 1937 года. Отец объекта был неудачливый скульптор и живописец, мать — итальянка, католичка из Провиденса. Был еще брат-близнец, он погиб вместе с матерью в автомобильной катастрофе на Оушен-драйв перед самым началом Второй мировой войны. Документов о посещении Уильямом средней школы не имеется, но он окончил колледж в Бостоне и изучал английскую литературу в Нью-Йоркском университете, где и получил диплом учителя. Трижды был женат. “Непостоянство. Я же говорила”, — тут же вставила Джой. Джек пробурчал, что сама Джой выходила замуж четыре раза, и Фелисити, если на то пошло, тоже, но Джой возразила, что женщины — это другое дело, и Джек не нашелся, что на это сказать. А Валери не терпелось продолжить свое сообщение.
Она перешла к подробностям касательно его трех браков. Первая женитьба в двадцать лет, жена Эмили, двенадцатью годами старше, дала ему возможность закончить образование и по прошествии восьми лет умерла от рака. Вторично женился в тридцать шесть лет на восемнадцатилетней Сью-Энн, которая погибла в автомобильной аварии в возрасте двадцати пяти лет.
— Цепь несчастных случаев, — многозначительно сказала Джой. На это Джек напомнил ей, что сама она пережила всех своих мужей. Джой фыркнула.
В пятьдесят один год Уильям Джонсон женился на Мерил Мейсон сорока одного года; она работала редактором в нью-йоркском издательстве и имела дочь Маргарет. Документов о разводе агентством не обнаружено, но отсюда не следует, что развода не было. Валери будет рада продолжить поиски, но для этого понадобится добавить еще пятьсот долларов к первоначально оговоренной сумме затрат на изыскания. Беда с такими распространенными именами в том, что всякий раз приходится производить перекрестные проверки. Дайте сыскному агентству какое-нибудь редкое имя, и стоимость можно значительно снизить, но Джонсон! На это Джой сказала, что их гонорар и без того возмутительно высок. А Валери сказала, что ей надо торопиться домой, чтобы успеть переодеться к большому благотворительному базару в Хартфорде, куда она едет с мужем; он там председатель, и им опаздывать никак нельзя.
— Ты только взгляни на разницу в возрасте! — прокричала Джой, когда Джек с извинениями проводил Валери. — Это никакая не любовь, а браки по расчету. Этот тип убивал своих жен и присваивал их деньги. Фелисити связалась с серийным убийцей.
— Я тоже вдовец, — мирно возразил Джек, — а свою жену не убивал. Пожалуйста, не кричи так. Еще кто-нибудь из прохожих услышит. И дойдет до бедного мистера Джонсона.
Джой обиделась и сказала, что, конечно, Джек — мужчина и становится на мужскую сторону, а у нее разболелась голова, она поднимется наверх и ляжет спать. Джек, если хочет, может переночевать в спальне для гостей.
В последнее время Джек оставался ночевать в “Уиндспите” по два-три раза в неделю, поскольку прямой путь до “Пассмура” был перегорожен: Чарли установил забор, чтобы не ушли две его козы и одна корова, и Джеку приходилось возвращаться к себе кружным путем. Часто по вечерам тащиться так далеко ему было лень. Джой возразила Джеку, что она говорит нормальным голосом, это другие бормочут себе под нос, так что ничего не слышно, к тому же ее дом стоит в глубине, далеко от улицы, да и вообще, кому это может быть интересно?
— Например, Чарли и его семейству, — ответил Джек. — Они, возможно, не погнушаются шантажом.
Это его замечание тоже пришлось ей не по вкусу. Она считала, что только она одна вправе держаться дурного мнения об обитателях гостевого флигеля. Младшая из двух живущих там женщин — они обе рекомендовались женами Чарли, но может быть, тут виной какие-то языковые тонкости — приходила к Джой убираться в доме, за что получала щедрую плату и скребла все так, что слезала краска. Оказалось, что Эсма — так ее звали — металлической сковородной мочалкой моет крашеные поверхности, силиконовой мастикой протирает старинные фигурки и жидкостью для мытья окон натирает полы. Чарли за нее заступился: она же привыкла к одному-единственному чистящему порошку, которым в непросвещенных краях, где у потребителя нет выбора, только и пользуются во всех случаях жизни. Джой стало стыдно, что она заговорила о таком пустяке. Эсма тратила бесконечно много времени и проливала реки слез, когда гладила рубашки Джека, — Джой согласилась, чтобы их ему стирали в “Уиндспите”, пользоваться, как раньше Франсина, прачечной, приезжающей специально за рубашками и доставляющей их чистыми на дом, слишком жирно для человека на пенсии, которому не нужно даже ездить на службу.
Если Джой только заикалась о том, что не все можно гладить утюгом, включенным на максимальный нагрев, шелк от этого морщится, а на скатертях остаются подпалины, Эсма начинала плакать и рассказывать про массовые убийства и братские могилы, чего Джой просто не могла выносить. В остальном же Эсма очень быстро перенимала американские нравы: приехала она закутанная в многослойные одеяния, но теперь уже носила расклешенные платья с тугими поясами, так что вся фигура на виду.
Джой предполагала, что две девочки — дочери Эсмы, а два мальчика — сыновья другой жены, Амиры, но уверенности в этом у нее не было, опять же по причине языковых трудностей. Девочки, обе лет по двенадцати, хихикали, прятались и выглядывали украдкой, если на них обращали внимание; мальчуганы же, оба, на взгляд Джой — лет по десяти, расхаживали с нахальным видом, как-то стащили хранившийся у нее в гараже дробовик, постреляли ни в чем не повинных певчих птичек и, как кошки, притащили их мертвых к ней в кухню, чтобы она полюбовалась. Франсина бы пришла в ярость, было чуть ли не слышно, как негодует ее тень. Призванный на место преступления Чарли разоружил и отругал мальчишек — просто для вида, как поняла Джой. Она ведь не дура. Но по какой-то причине, неясной даже ей самой, ей не нравилось, когда Джек плохо говорил об этом несчастном семействе. Он все еще был здесь на правах приезжего и жил в доме, который для нее оставался домом Фелисити. И хотя Чарли нашел для нее как раз он, Джек, но “Уиндспит” — это ее владение, и ей принадлежит флигель для гостей, и лимузин — тоже ее собственность. Он должен об этом помнить. Если Чарли и делает что-то не так, то виновата в этом Фелисити. Фелисити пользуется ее добротой и гоняет ее шофера по своим делам, как будто сама его нанимала.
Фелисити зашла слишком далеко. И если теперь угодила в беду, винить ей некого, кроме себя же самой. Откуда она взяла, что она такая необыкновенная и может, в ее-то возрасте, внушать любовь, притом именно к себе самой, а не к своим доходам? Гордыня приводит к падению, а падение принесет обиду и боль, это неизбежно. Хотя, конечно, смерти Фелисити не заслуживает, и долг Джой предостеречь ее, открыть ей, что Уильям Джонсон — в лучшем случае многоженец, а в худшем — серийный женоубийца.
Джой позвонила в “Золотую чашу” и предупредила, что собирается скоро навестить мисс Фелисити, а Эсме поручила отправить по почте на имя директора, доктора Грепалли, копию доклада, полученного от сыскного агентства. Эсма обещала это сделать, сразу как подоит корову и загонит коз в сарай над “Пассмуром”, когда-то служивший Фелисити летней мастерской, так что в тот вечер документ отправлен не был. Для скотниц какая-то бумага — вещь второстепенная.
33
Бабушка позвонила мне в полночь.
— Ну, как там любовь? — спросила я.
— Прекрасно, — ответила она. — Представляешь? Я уже и забыла, как это бывает. Небеса сияют, будущее манит, и начинаешь жить заново. Правда, боюсь, Уильям оказался игроком, но я готова с этим мириться.
— То есть игроком, как в Лас-Вегасе? — переспросила я. — И Атлантик-Сити? Порок, преступления и стриптиз?
— Как в Фоксвуде, — уточнила она. — Доход в пользу резервации, а не мафии. В пользу племени машантакет. Честно сказать, все довольно скромно и тихо. Если прислушаешься, слышно, как гудит лес. Но я ведь никогда не любила шикарную жизнь. А казино, София, — это что-то фантастическое. Ты даешь деньги, и тебе их возвращают с процентами.