Род Волка
Шрифт:
«Вот, помнится, как-то раз в верховьях Вайкэваама пастух Руслан Иванов свежевал олешка. Шкуру он с него снял, как старый бабник снимает колготки с очередной подружки, – раз, два и готово. Но! Но то, что у него получилось, мало похоже на то, что имею я. А почему? Умение, навык – это все понятно. У меня должно было получиться хуже, а получилось просто НЕ ТАК!»
Не сразу, но до Семена дошло: пастух снимал шкуру, имея в виду ее последующую выделку, а он просто сдирал, чтобы освободить мясо. Все его старания были направлены на то, чтобы хоть как-то шкуру отделить от туши (в одиночку это так неудобно!), ну и, конечно, не прорезать при этом. В итоге на внутренней стороне кое-где осталось не только подкожное сало, но даже обрывки мяса. То-то шкуры оказались такими тяжелыми! Какая тут может быть отмочка и сушка, не говоря уж о мездрении, если и до мездры-то не сразу доберешься?! Ох-хо-хо-о…
Семен закинул волчью шкуру, как более
Это если животное было умерщвлено „по-человечески“. А вам приходилось потрошить оленя, который, получив заряд картечи в живот, успел пробежать пару километров, прежде чем упасть? А барана, который после выстрела свалился с десятиметровой скалы? Кишечник превращается в… и брюшная полость оказывается заполненной… Рассказать? В общем, не многие из „городских“ могут после этого есть мясо, уж какая там шкура… А ведь я всадил оленю копье именно в живот. И он долго жил после этого…
А теперь представьте, что во время разделки вот ТАКОЙ туши вам приспичило справить нужду, – что тогда? А вот Руслан Иванов на Вайкэвааме, освежевав тушу и „разобрав“ ее по суставчикам, вообще сумел не испачкаться! В том смысле, что одежда его грязнее не стала, а руки он вытер о мох – опыт тысячелетий, блин горелый!
Шкура, она ведь как снимается: делаешь круговые надрезы вокруг шеи и на ногах выше голеней. Потом разрезы по внутренней стороне ног от голеней до середины живота или груди. Затем соединяешь их сквозным разрезом от паха до шеи. И не дай бог в этот момент прорезать пашину – тонкий слой мышц живота! У травоядных животы вечно раздуты, там такое давление, что… Короче – вам хватит! Лезвие должно идти не снаружи, его нужно вести снизу, надрезая кожу изнутри.
Допустим, все разрезы сделаны правильно – можно снимать шкуру с того бока, который сверху. Именно снимать, а не сдирать! Даже если шкура вам не нужна, сдирание обойдется дороже – намаетесь! Лучше всего так: правой рукой натягиваешь, а сведенные вместе пальцы левой руки с силой запускаешь между кожей и мясом. И плавными (или уж как получится!) движениями начинаешь отделять их друг от друга. Когда один бок закончен, тушу надо перевалить на расстеленную половинку шкуры (чтобы мусор не налип на мясо!) и приступать ко второму боку. Когда справишься и с ним… К этому времени у человека пришлого желание поиметь шкуру обычно пропадает, особенно если он сможет сообразить, что летняя ни на что, кроме выделки кожи, не годится. В итоге в шкуру складываются потроха, голова, кости, все это завязывается в узел и топится в ближайшем болоте или заваливается камнями – просто из вежливости, чтобы охотинспектор не подумал, что его не уважают и совсем не боятся.
А теперь все то же самое, но условия игры меняются: шкура вам нужна позарез, и снимать ее нужно чисто изнутри и снаружи, потому что кровь (и все остальное) с меха удалять очень трудно. И при этом у туши пробит бок, целостность брюшной полости нарушена, со всеми… гм… вытекающими последствиями».
В общем, по-хорошему Семен должен был бы гордиться собой: он, простой кандидат наук, сумел-таки шкуры снять и до лагеря дотащить! Более того, за неполный рабочий день он сумел их даже отчистить (почти) от мяса и сала!
Распяливание шкур на земле внатяг казалось Семену единственной операцией, с которой проблем не возникнет. Надо ли говорить, что он ошибся?
Оказалось, что толстые колышки рвут края шкуры, а тонкие не хотят забиваться в каменистый грунт и ломаются. Слишком короткие «тонут» и шкуру не держат, а длинные торчат, как частокол, и не дают подступиться к объекту работы.
Это было трудно, но он справился. Предстояло мездрение.
Что такое мездра? А черт его знает! Это слой какой-то ткани, которая уже не кожа, но еще и не мясо. Именно она, будучи не снятой, превращает засохшую шкуру в подобие картона, который ломается и трескается при малейшей нагрузке. А в мокром виде все это протухает, соли – не соли. В общем, со шкуры ее надо удалять во что бы то ни стало. А чем? Обычный нож тут мало пригоден – только лишних дырок наделаешь. Нужен скребок. Каменный…
Семен собрал и
В общем, спустя какое-то (совсем не малое!) время Семен решил, что, пожалуй, погорячился и вся целиком волчья шкура ему не нужна – только два куска, которые пойдут на рубаху, а с остальным возиться не стоит. Точнее, остальное можно отложить на потом. Он кое-как наметил контуры выкройки и сосредоточил свои усилия на них.
Сколько это продолжалось, сказать трудно. По ходу дела Семен добывал и готовил еду, кормил и мыл туземца, ходил на террасу есть ягоды, собирал дрова, колол камни, чтобы получить пригодные хоть на что-то сколки… Когда материал для рубахи был готов, он сообразил, что сшивать ее лучше всего ремешками, а не сухожилиями, и, значит, нужно хоть немного кожи. А кожа получается, если после мездрения удалить со шкуры шерсть. Способов волососгонки не один десяток, но после большинства из них кожу вновь нужно приводить в мягкое и эластичное состояние. Проще всего сбрить… И он сидел верхом на бревне, придерживал ногами кусок шкуры и скоблил шерсть лезвием многострадального ножа, которое все время приходилось подтачивать. Потом мял щетинистый лоскут руками, чтобы придать ему мягкость, подмачивал и снова мял до полного высыхания. Потом втирал жир и снова мял…
Как обрабатывать камус для обуви, Семен не знал. Он решил одну пару засушить впрок вместе с мездрой, а из другой, опять-таки без обработки, изобразить тапочки и посмотреть, что получится.
Чем шить, Семен придумал давно. Именно из-за этого он не решился пустить на рыболовные крючки пружинное колечко, на которое были надеты ключи от недоступной теперь квартиры. Колечко он раскалил докрасна на углях, а потом дал остыть. Сталь стала мягкой, и Семен распрямил проволочку, а потом согнул пополам, положив в место сгиба тоненький прутик – получилось ушко. Готовое изделие он хотел вновь нагреть и закалить в воде, но передумал – зачем? Такая «игла» предназначена не для прокалывания, а для протаскивания «нитки» сквозь уже готовую дырку, твердой ей быть ни к чему – еще, не дай бог, сломается!
То, что жить здесь придется без штанов, было ясно с самого начала. Во-первых, штаны – изделие сложное, а польза от него, пока нет морозов, сомнительна. Откуда пошла такая мода, вообще непонятно. Кажется, жители Средиземноморья – колыбели цивилизации «белого человека» – много веков без штанов обходились, а потом римляне переняли зачем-то их у галлов, которых считали варварами. Причем это были не настоящие штаны, а отдельные штанины, которые к чему-то подвязывались. Может быть, их изобрели первые всадники, чтобы защищать ноги от кустов и колючек? Так или иначе, но брючины можно изготовить и потом, когда станет совсем холодно, или, во всяком случае, не в первую очередь. Кроме того, мужчины Европы в Средние века ходили в чем-то типа трикотажных колготок с гульфиком на причинном месте. А суровые горцы Шотландии, по данным Вальтера Скотта, упорно и долго сопротивлялись попыткам заставить их ходить в штанах, так как они противоречили традициям и мешали лазить по скалам. И это при том, что Шотландия вовсе не Италия или Греция, там зимой, скажем так, не жарко. Упорство шотландцев находит объяснение, если вспомнить, что нижняя часть ног у человека самая холодоустойчивая, после лица, часть тела. Чтобы убедиться в этом, достаточно понаблюдать в хороший мороз за прохожими на улице современного города, посмотреть на женщин, которые рассекают по снегу в шубах, сапогах и… с голыми коленками! Когда штаны появились на Руси родимой, Семену было неизвестно, зато было совершенно ясно, что с их помощью с морозом не боролись. Никаких утепленных зимних портков отродясь не водилось, а в холода надевались длинные тулупы, в крайнем выражении – «до пят».