Родимая сторонка
Шрифт:
За него ответил густым басом высокий усач с гаечным ключом в руке:
— Сейчас поедем, товарищ Додонов.
— А почему стояли?
Усач замялся, взглянув на Михаила.
— Прилаживали тут ребята приспособление одно…
И бодро заключил:
— Теперь пойдет!
— У вас пойдет, а вот как у других механизаторов, это мне пока неизвестно… — взглянул опять недоверчиво на Михаила Додонов. — Вы учтите, товарищ инженер, что нам во время уборки некогда ошибки конструкторов исправлять.
Михаил насупился, покраснел,
— Учтем.
Кузовлев махнул рукой трактористу, чтобы ехал.
— Вот глядите! — присел он на корточки, когда агрегат тронулся. — Весь валок лежит на стерне.
Додонов тоже присел, кряхтя.
— А если пшеница будет реже? — сердито спросил он.
— Надо жать ее не на полный хедер, тогда валок будет меньше и удержится.
— А если начнутся дожди? — придирчиво допытывался Додонов.
Зоя Петровна тоже присела рядом с ним, усиленно мигая Кузовлеву.
— Нам с Елизаром Никитичем дождь не страшен! Пусть льет хоть неделю. Валок-то, видите, на стерне лежит, как крыша. Сверху солнце будет его сушить, а снизу — ветер. Через два дня после дождя молотить можно будет.
Додонов сумрачно поднялся и пошел к машине. Все нерешительно потянулись за ним.
Усталый шофер сладко спал на баранке, забыв выключить радио.
Спокойно и бесстрастно диктор сообщал, что правительство Чехословацкой Республики серьезно обеспокоено плохими видами на урожай в нынешнем году и что в среднем по Республике ожидается сбор не больше восемнадцати центнеров пшеницы с гектара вместо обычных двадцати пяти.
Все переглянулись, не говоря ни слова. Додонов ошеломленно и тонко крякнул, Роман Иванович принялся озадаченно скрести ногтями небритую щеку, напустив густые брови на глаза, а Кузовлев низко нагнул крутолобую голову, словно бодать кого собрался.
Поняв, что не место и не время сейчас итожить спор свой с лектором, Додонов заторопился:
— Теперь мы в Белуху, а оттуда — в райком. Ты, Роман Иванович, поедешь с нами, а вы, Елизар Никитич, проверьте тут с Зоей Петровной способ ваш хорошенько, и к пяти — оба на экстренное бюро…
— Аркаша! — с удивлением услышал Трубников зазвеневший вдруг заботой и участием голос Зои Петровны. — Обедать приезжай домой. Ровно в три.
Додонов грохнул дверцей, будто выстрелил.
— Ну, Васька, пора домой собираться! — объявил неожиданно брату Михаил, сбегая по ступенькам крыльца в сад, где Василий с Алексеем чистили рыбу.
— Успеем! — лениво поднял Василий белую голову. — Поживем еще хоть недельку у матери.
Михаил фыркнул на него:
— Тебе все лето можно тут брюхо греть, ты на пенсии, а я через пять дней на заводе быть должен.
За три недели Михаил отоспался, посвежел, немного даже округлился на материнских блинах и на парном молоке, но добрее не стал. Ко всем прицеплялся, над всеми посмеивался, всех задирал. Ероша мелкие серые кудри, подошел к берестяной кошелке с рыбой,
— Где ловили?
— В Иваньевском… — нехотя ответил Василий, ожидая какой-нибудь каверзы от брата.
— Одни щурята, гляжу я, да пескари… — разочарованно отвернулся Михаил. — В Иваньевский плес не только ведь щуки, а и осетры заходят с паводком…
— Взял бы да поймал, — огрызнулся Василий, — чего же ты моих щурят одних ешь?
— От нужды и кошка траву жует! — грустно вздохнул Михаил. — Уж я, кабы время было, поймал да угостил бы тебя свежей осетриной. А ты вот, бездельник, пичкаешь меня заморенными пескарями…
— У тебя, Мишка, я это давно замечаю, с печенкой что-то неладно, — обеспокоенно сказал Василий. — Или, может, желчь в тебе разлилась. Больно ты злой стал! Самая первая примета: если человек на всех кидается, значит, печенка у него болит. Как приедем домой, валяй сразу в поликлинику. Такую болезнь запускать нельзя.
Михаил бережно поддернув брюки в коленях, присел на траву.
— Я ведь, Васька, всерьез тебе говорю: пойдем собираться, а то я один уеду.
Потряхивая рябого пескаря на ладони, Василий сказал с укором, после долгого раздумья:
— Приехали мы в родное гнездо, Мишка, отца похоронили… У нас горе, у матери — вдвое. А ты… бежать торопишься!
— Кабы я в отпуск приехал сюда! — взъелся обиженно Михаил. — А меня и всего-то на две недели отпустили, включая дорогу. Хорошо еще, что начальство задание попутно дало — новые машины в эксплуатации проверить…
— Ну и проверяй, не спеши! — посоветовал Василий, ловко вспарывая живот пескарю.
— Я проверил. Чего же еще?!
— Он проверил! — усмехнулся Василий презрительно. — Видел я, как ты проверял. В новых брючках да в штиблетах заграничных покатался неделю с трактористами в поле, даже рук не замарал ни разу. Он проверил! Нет, ты на машине своей все лето поработай, да матюков за нее от механизаторов послушай, да перемонтируй ее сам, вот и будешь знать тогда, где напортачил. Конструктор липовый! Тебя в машину надо, как котенка, носом тыкать всякий раз, а то лепишь их, абы поскорее только: сбил, сколотил — вот колесо! Сел да поехал — ах, хорошо! Оглянулся назад: одни спицы лежат. Верно, Алешка?
Не ввязываясь в спор, Алексей хохотал только. Сколько он помнил, братья хоть и неразлучны были, а ссорились и подзуживали друг друга всю жизнь.
— Что ж я, по-твоему, на каждой своей машине по полгода ездить должен? — щурил на Василия насмешливые глаза Михаил. — Это слишком накладно государству будет. Во всяком деле головой работать побольше надо, а не тем местом, которым сидишь. Мудрость, купленная опытом, говорят, дорого обходится…
— Не дороже дурости! — свирепел сразу Василий. — Думаешь, ты государству дешево обошелся? Да ты металла зря извел больше, чем я выплавил. И мне обидно, что на такого дурака всю жизнь я работал.