Родимая сторонка
Шрифт:
— Ладно ли будет, Алеша, если уедешь? Видишь, с матерью что у нас делается.
Но мать все услышала и все поняла.
— Пусть едет, раз дело требует! — приказала она. — Коли умру, есть тут кому глаза мне закрыть.
Ни возразить матери, ни ослушаться ее не посмел никто. Пообедали невесело, встала молча из-за стола Парасковья, спеша ехать со всем звеном в поле, успела только наскоро собрать мужу белье в дорогу и тут же заторопилась из дома. Попрощалась горячо с деверями, а мужу кинулась с плачем на грудь.
— Ну
И сама понимала Парасковья, что нет никакой грозы сейчас над их счастьем, да больно памятливо сердце бабье. Сколько ни приводилось ей в жизни провожать Алексея, были разлуки с ним долгими и горькими. В первый раз парнишкой еще молоденьким уезжал Алеша с братьями против воли отца в город, приданое Параньке, невесте своей, зарабатывать. Отнял тогда Алешу город у Параньки на пятнадцать лет. Во второй раз, уже чужой женой будучи и людей таясь, провожала Параша Алексея на войну — и пропал он на фронте, в плену и в лагерях на двенадцать лет. В третий раз…
Поборола-таки глупый страх свой Парасковья, сквозь слезы пошутила даже:
— Надолго ли едешь? Годиков на десять, поди? А мне тут без тебя как быть? Замуж ли выходить опять али подождать?
Смятенно улыбаясь воспоминаниям, Алексей обнял, успокоил жену.
— Недельки на две я, Параша, не больше. Ты Леньке накажи, чтобы не убегал из дома надолго…
…Мать, как ее ни отговаривали, побрела все же провожать сыновей. Но в поле, сразу же за околицей, задохнулась, остановилась. Оглядела сыновей сухими горестными глазами, сказала Василию и Михаилу:
— Ну, вот что, сыночки мои, не увижу я вас больше. Попрощаемся в остатний раз. Как умру, хоронить не приезжайте. Незачем тратиться на такую дорогу, да время зря терять…
Обняла и поцеловала по очереди всех троих — сначала Василия, потом Михаила, потом Алексея.
— Идите с богом!
И пока до поворота шли они, часто оглядываясь, все стояла в пыли, посреди дороги, опершись грудью на костыль.
Вот и поле давно кончилось, и дорога под угор пошла, и лесок начался, а братья все молчали, погрустневшие, приунывшие…
Первым встряхнулся Михаил. Остановившись, поставил чемодан посреди дороги.
— Хватит. Неси, Васька!
Продолжая идти, Василий заворчал добродушно:
— Не дури. Как домой приедем, от вокзала сам понесу.
— Хитер! — идя за ним, посмеивался Михаил. — Пустой-то его легко нести будет. Нет, ты сейчас неси!
— Сказал тебе, не дури! — уже осердился Василий. — Пропадет ведь чемодан.
— Пусть пропадает, — беспечно отозвался Михаил. — У меня там пара белья да зубной порошок. Только и всего. И пропадет ежели, так не жалко. Переживу как-нибудь.
Василий оглянулся на сиротливо стоявший посреди дороги чемодан.
— Кому говорю! — зыкнул он.
— …а у тебя там, — не слушая брата, продолжал Михаил, — две пары
Не умеряя шага, Василий, однако, с тоской оглянулся на чемодан.
— Вон впереди едет кто-то! — встревоженно сказал он.
— Пусть едет, — равнодушно отмахнулся Михаил.
Алексею надоело слушать спор братьев, и он хотел вернуться за чемоданом, но Михаил закричал:
— Не смей, Алешка! Тут дело в принципе, и ты не вмешивайся, пожалуйста. Сейчас Васька сам побежит, вот увидишь. Духу не хватит у него чемодан бросить. Это я точно знаю…
И вглядываясь вперед, охнул испуганно:
— А ведь верно, едет кто-то. Если сейчас не пойти, подберут наш чемоданчик. Только его и видели.
Ругаясь, Василий начал помаленьку отставать.
— Я тебе этого не прощу, Мишка! — слышали братья за своей спиной его негодующий, постепенно удаляющийся голос. — Я тебя научу, как фокусы надо мной выкидывать…
Михаил оглянулся и остановился.
— Пошел-таки! — с глубоким удовлетворением сказал он, улыбаясь вслед Василию. — Теперь давай, Алешка, покурим, пока он вернется.
Оба сели на край канавы у дороги.
Впервые после приезда в Курьевку Михаил поинтересовался судьбой младшего брата:
— Ну, как дальше жить думаешь?
— А что?
Михаил посвистел, глубоко утопил в кудрях белые пальцы, зевнул.
— Захиреешь, Алешка, тут. Переезжал бы всей семьей к нам да за настоящее дело брался. Город у нас большой, культурный, работа художнику всегда найдется. Поговори-ка с женой да с матерью…
Даже мигать перестав длинными ресницами от удивления, Алексей ответил немного погодя.
— Спасибо, поехать в большой город не мешало бы мне, на время. Среди художников там потолкаться, послушать, чем они живут, поглядеть, что и как пишут. Но я, видишь, хочу настоящее что-то сделать, значительное, пока силы есть. А для этого, брат, в город ехать необязательно. Вот если с творчеством не заладится, тогда, конечно… Придется плакаты, рекламы, вывески писать. Они тоже нужны. Но их здесь, в колхозе, так много не потребуется, как в городе…
— Творчество! — усмехнулся Михаил над братом снисходительно. — А много ли пользы от картин твоих? Сейчас, Алешка, век науки и техники. Вот если бы ты по технической эстетике работал, скажем, тогда другое дело. А искусство, картины… Одна выдумка, от безделья. Они и сейчас мало кому нужны. А в будущем?
Думая о том, что сердцем Василий умнее брата, Алексей осадил Михаила, как школьника:
— Искусство, брат, как и труд, делает людей человеками. Без искусства ты и сейчас ходил бы на четвереньках и лакал болотную воду. Уж если на то пошло, то и машины хорошей не создать без выдумки, без воображения…