Родимая сторонка
Шрифт:
— Да и вечор пытала: не зайдет ли, мол, для разговора, али, может, из дому вызовет к тетке Анисье.
Ничего не сказал Парашке Елизар, повернулся, пошел.
«Брешет, поди, по бабьей жалости! — думал он, все еще не веря ей. — Да и с чего она за Настю стараться так будет? Никогда у них дружбы между собой не было!»
И тут припомнил вдруг: прошел как-то слушок по деревне, что очень уж любовь большая была у Парашки с Зориным Алешкой, пока тот в город не уехал. И письма он ей оттуда писал сперва, к себе все звал, а
— Становись к сортировке, Марья! — слышал он сзади громкий голос Парашки. — А ты, Люба, мешки с Василисой будешь насыпать. Да поживее, бабы, поворачивайтесь! Кончать сегодня надо.
А Елизар шел, уже не замечая ничего кругом.
«Правду, видно, Парашка о Насте-то сказала! — колотилось у него в радости сердце. — Кабы не любила, не звала бы, не плакала бы…»
Сзади заскрипели полозья. Елизар оглянулся. Впрягшись в оглобли, Тимофей Зорин тащил из колхоза домой дровни, на дровнях лежала зубьями кверху борона, а на ней плуг.
Поздоровался Елизар, остановился.
— Что уж торопишься больно из колхоза-то, Тимофей Ильич! Али времени было мало Бурку запрячь?
— Под гору-то легко, — избегая глядеть Елизару в лицо, угрюмо ответил Тимофей. — Довезу и сам.
— Зато в гору трудновато будет, — усмехнулся Елизар.
Ничего не ответил Тимофей, вытер пот со лба рукавицей, поехал дальше.
Не успел Елизар и пяти шагов ступить — навстречу Константин Гущин. Тот на лошади едет, к дровням две коровы привязаны.
— К нам? — обрадовался Елизар.
Поднял голову Константин — лица на нем нет, посерел весь, борода встрепана, в ястребиных глазах тоска. Только рукой махнул.
— Второй раз в эту гору поднимаюсь, Елизар Никитич. Крута больно!
Надвинул шапку на лоб, почесал затылок.
— Ноне всю зиму только и знаем, что ездим в гору да под гору.
Дернул сердито вожжи.
— Н-но, холера!
Тронулся с места и Елизар со своими думами, а как опамятовался, увидел, что и сам спешит под гору, за Тимофеем Зориным следом. И тут понял и почувствовал вдруг, что не может без Насти жить. Дивясь на себя, как он выдержал эти три недели, не видев ее. Елизар прибавил шагу.
Отчаянный страх потерять жену и сына напал вдруг на него и погнал под гору бегом.
«Не отдадут — уведу силой!» — решил он.
В доме тестя во всех окнах горел яркий свет. Елизар крутнул холодное кольцо щеколды и ступил во двор. Черный пес, лязгая цепью, молча рванулся из конуры и прыгнул на него со всего разбегу. Но, опрокинутый натянувшейся цепью, захлебнулся в бессильной ярости хриплым лаем. Елизар пнул его ногой в бок, взбежал на крыльцо и заколотил в дверь.
На
— Кто?
Охрипшим голосом Елизар потребовал:
— Отопри, Кузьма Матвеич!
Хозяин, помешкав, открыл дверь и впустил его, мирно говоря:
— Милости просим, дорогой зятек!
Темными сенями Елизар быстро пошел вперед, и первое, что увидел, широко распахнув дверь в избу, — белое, растерянное лицо Насти, вскочившей из-за стола. Опустив руки и не шевелясь, она испуганно и виновато глядела на него. Потом, нагнув голову, чтобы скрыть слезы боли и радости, кинулась в горницу.
— Уж не знаю, как тебя и привечать, — говорил сзади Кузьма. — Впервые ты у меня в гостях-то!
Озадаченный радушием тестя, Елизар медленно прошел к столу и сел на широкую крашеную лавку. Отсвета пузатой двадцатилинейной лампы, висящей под потолком, в просторной избе все сияло и сверкало кругом: оклады икон в углу, толстое зеркало, занимающее целый простенок, колесо швейной машины, большие никелевые шары кровати, труба граммофона, стоящего на краю длинного стола.
Сыновей хозяина — Петрухи и Фомки — не было: задержались, должно быть, на мельнице.
Кузьма сел наискосок от Елизара. Недовольно повел острой бородкой и длинным носом в сторону горницы.
— Лизавета! Не видишь, гость пришел! Где ты там?
Из горницы черной тенью неслышно вышла жена Кузьмы, прямая, как доска, с худым суровым лицом, с гладко причесанными, блестящими от масла волосами. По голосу мужа поняла, видно, что гостя надо привечать. Поклонилась молча Елизару, крепко сжав губы и съедая его яростным взглядом. Елизар глянул на нее исподлобья, сказал сквозь зубы:
— Здорово… теща!
Сбросив со стола на лавку какое-то шитье, оставленное Настей, Кузьма скомандовал:
— Собери закусить. Да вина поставь! — и взглянул на Елизара с тонкой улыбкой. — Без этого у нас разговору с зятем не получится.
Елизар выпрямился на лавке и надел снятую было шапку.
— Я и трезвый могу сказать. За Настей пришел. За своей женой!
Кузьма улыбнулся ласково:
— Вижу. Другой причины нет у тебя ко мне заходить.
И крикнул на жену:
— Скоро ты там?
Елизавета безмолвно поставила на стол нарезанное ломтиками розовое сало, тарелку соленых рыжиков с луком и графин с водкой.
Наливая большие тонконогие рюмки, Кузьма засмеялся и подмигнул зятю.
— Ловко же ты, Елизар Никитич, дочку у меня тогда самоходкой уволок! Прямо как цыган лошадь с чужого двора…
Подвинул осторожно рюмку Елизару.
— Я хоть и в обиде на тебя по первости был, ну только это сгоряча. Уважаю, брат, за хватку! Завидую даже таким людям, вот как!
«Да уж такого хвата, как ты, поискать! — думал Елизар, поднимая рюмку. — Только не пойму я никак, с чего ты вдруг нынче такой ласковый стал?»