Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
Ольга Петровна привыкла считать Ксению Саввишну человеком честным, но простоватым. Ей всегда казалось, что Ксения Саввишна и не догадывалась, какие мечты волновали ее. А теперь оказывалось, что Ксения Саввишна все отлично видела и понимала.
— Зачем же ты мне тогда ничего не говорила? — горько плакала Ольга Петровна. — Зачем ты ни разу не остановила меня? Ох, не было бы для меня теперь этой муки…
— Да как же я могла тебе на глаза свою руку положить: прекрати, мол, все эти мечтания! Нет, на такое дело у меня рука не поднялась бы, уж так хорошо тебе было! Да и то думалось: может быть, в самом деле вы с Соколовым сдружитесь…
— Что же мне делать-то теперь? — с отчаянием в голосе спросила Ольга Петровна.
— Держаться, милая, держаться.
— Как же я смотреть на него буду?
— Смотри, как смотрела, будто и не случилось ничего. Сказать правду, Ольга: едва ли он что и замечал, если мысли его другой были заняты…
— Да, может быть и не замечал…
— А теперь и вовсе ему до этого дела нет. Давай уж правду резать, так-то лучше. Значит, тебе одно остается: гордость и достоинство свое соблюдать, Ольга.
Ольга Петровна вдруг представила себе длинный жизненный путь без любимого друга, без счастья. Никто не будет ждать ее дома после работы, никто не обнимет ее, ни от кого не услышит она горячих, любовных слов.
— Неужели так и не суждено мне счастье? Так и жить мне вечно одной?
— Счастье… — усмехнулась Ксения Саввишна. — Всем подавай счастье, а где его хватит? Подумай-ка у скольких женщин были мужья, были женихи… и нету, погибли за нас, за Родину… Вот и мой муж лежит где-то в братской могиле.
— И ты никогда не мечтала, что встретится тебе хороший, милый человек?..
— А кто же меня возьмет, Ольга, с четырьмя ребятами? Они были нужны их отцу родному. Да к тому же мне, как и тебе, тридцать восьмой… а рядом с нами молоденькие, хорошенькие девушки красуются.
Как всегда во время беседы, Ксения Саввишна что-то штопала, быстро мелькая иглой. Ольга Петровна, кажется, впервые открыла, что лицо Ксении Саввишны еще привлекательно своей спокойной, чисто русской красотой.
— Ох, Ксения, когда сама любишь и тебя любят, всякая работа легка, будни праздником кажутся… А когда любви нет и впереди не видно, в чем радость найти, как жить? — дрожащим голосом говорила Ольга Петровна, вдруг почувствовав, что ответ будет иметь для нее решающее значение.
— Как жить?.. — раздумчиво повторила Ксения Саввишна. — Для совести надо жить.
— Для совести?
— Да, тут тебе и радость.
Ксения Саввишна стала вспоминать вслух, как обе они восстанавливали завод, как, не отступая ни перед усталостью, ни перед морозами, превратили развалины в жилой дом, как, наконец, Ольга Петровна стала строительницей, которую все в городе знают и уважают.
— И ведь хорошо знать, что ты по совести живешь, людям пользу приносишь… На душе у тебя ясность, уверенность, и ведь это счастье тоже, Ольга!
— Как спокойно ты говоришь обо всем этом, Ксения! Неужели сердце в тебе не кипело?
— Оттого и спокойно, что вдосталь кипения этого было.. Эх, Ольга, не довелось тебе с мое испытать! Бывало зимней ночью идем мы, партизаны, по лесу — место для лагеря меняем… Мороз, усталость страшная, а в сердце такая ненависть кипит к фашистским палачам! Сколько раз думалось тогда: не надобно ни красы, ни молодости, ни богатства — прогнать бы врагов лютых с родной земли, вновь бы дышать свободно… Что мне, человеку, прежде всего нужно? Пусть земля наша будет могучей, свободной, пусть мирная жизнь строится да цветет… Вот ведь оно, самое главное, без чего я человеком быть не могу! Нет, кажется мне, счастья выше, чем свободной себя чувствовать на родной земле!.. Ну ладно, заговорилась я с тобой, не сердись, если что не так сказалось. Завтра у меня утренняя смена, — давай выйдем из дому вместе, согласна? Только я тебя рано разбужу.
Несколько дней Ксения Саввишна и Ольга Петровна вместе выходили по утрам из дому. По дороге Ксения Саввишна передавала заводские новости, рассказывала о разных смешных случаях, всеми способами тормошила Ольгу Петровну.
— Ты так за мной надзираешь, что даже до моих участков большие «крюки» делаешь, — невесело пошутила Ольга Петровна.
— Что ж, лестно за техническим городским надзором надзирать! — нашлась ответить Ксения Саввишна. — Смотри-ка, Ольга, тебя и тут ждут, и там хорошо встречают!
— Ольга Петровна, пожалуйте-ка сюда! — кричали ей с разных концов стройки.
— Сейчас, сейчас, товарищи, — отвечала Ольга Петровна.
Ее не просто знали как «начальство», но и как «добрую помощницу», которая умела требовать выполнения работ в срок и их хорошего качества, всегда была готова поддержать новое и полезное начинание. Она гордилась про себя, что заслужила славу справедливого, отзывчивого человека.
— Ольга Петровна, зайдите к нам! — кричали ей с нижнего этажа.
— Сию минуту! — откликалась Ольга Петровна.
Привычное оживление труда тотчас же повелительно охватывало ее. Она выслушивала сообщения бригадиров, отвечала на множество вопросов, спрашивала сама, торопливо записывала в свой дневник просьбы и рабочие предложения.
В трехэтажном двенадцатиквартирном доме напротив докрашивали рамы и вставляли стекла. На высоте третьего этажа голоногая девчонка, сверкая розовыми пятками, мыла стекла. Брызги воды летели во все стороны, а девчонка гнулась, как ветка на ветру, и пела:
Лучше нету того цвету, Когда яблоня цветет…— Эй, певунья! — крикнула ей Ольга Петровна. — Осторожнее там… еще свалишься!
— Не-ет! — хохотала девчонка, продолжая хлестать водой. — Завтра в эту квартиру переезжаем!
К дому подкатила знакомая машина. Из нее вышли Соколов и его жена.
— Здравствуйте, дорогая Ольга Петровна! Вот показываю жене наш возрождающийся Кленовск.
У Ольги Петровны заколотилось сердце и потемнело в глазах, но усилием воли она принудила себя улыбнуться:
— Целый день, знаете, на жаре… глаза даже устают от солнца.