Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Он меня совсем не любит, Таня!
— Разреши тебе сказать… ты просто дурочка, — спокойно отрезала Таня. — Да ведь Артем был бы последним человеком, если б бросил такую важную работу: ведь пресс для фронтовых заказов работает!
— Но что же мне делать? — беспомощно спросила Верочка. — Теперь я его и видеть-то не буду…
— Остается только пойти тебе туда, где Артем, — усмехнулась Таня. — Сколько сейчас женщин и девчат в цехе согласны работать!
— А как же мама? Она, бедная, как взглянет на мое белое платье в шкафу — и ну реветь!
— Не уйдет никуда твое белое платье, а тебе, Верка, пора жить своим умом.
— Значит, звонить мне Артему в цех? Но… сейчас или завтра? А, Таня?
— Я на твоем месте не стала бы откладывать.
— Ой, позвоню от вас! Сразу решила — и отрезала, верно?
Настроение у Верочки менялось быстрее волны морской. Она вскочила с дивана, поправила волосы и чуть не вприпрыжку побежала к телефону.
О том, что главный мощный пресс «отказал», Михаил Васильевич узнал по телефону от Назарьева. Его фраза «Пресс сдал окончательно» показалась Пермякову даже оскорбительной своей краткостью. И хотя верный своей скупой на слова манере Назарьев добавил, что бригада Артема Сбоева уже на месте, неприятные мысли, к которым Пермяков уже начал было терять вкус, опять подступили к нему, как взрывы ревности. Он представил себе легкую походку Назарьева, его узкую, стройную спину. Нет, это скрытный, неискренний человек, который целиком сам виноват в том, что не сумел душевно и просто подойти к нему, старейшему работнику завода; к тому же, Назарьев всегда что-то держит «на уме» против него, а что именно — поди-ка догадайся…
Идя в прессовый цех, Пермяков был уверен, что Назарьев распорядился формально, что даже, собственно говоря, ничего не сделал. Но в цехе Пермяков сразу увидел, что все распоряжения были сделаны правильно, — и странно: это еще больше раздражило Михаила Васильевича. Он даже не мог бы в эту минуту разобраться, что чувствовал сильнее: волнение из-за аварии пресса или свое раздражение против Назарьева?
Мертвый пресс возвышался посреди цеха, как огромная безлюдная скала, а неподалеку на железном полу валялся исковерканный, будто сведенный судорогой кусок металла, то была последняя танковая деталь, на которой «отказал» медный великан.
Люди из знаменитой на заводе бригады Артема Сбоева, словно матросы на корабле во время бури, уже были на месте: на архитраве, у подножия цилиндров, на лесенках; в подземных коридорчиках выстукивали, проглядывали исполинское тело, в котором остановилось дыхание.
Артем, мрачный, но, как всегда, собранно-быстрый, двигаясь своей пружинистой походкой, поспевал всюду, распоряжался, записывал, высчитывал вслух.
— Вот! Что я говорил? — встретил директора Артем. — Ждал, что, проклятый, подведет, — вот он и подвел!
Он с ненавистью махнул рукой на черную арку неподвижного пресса и сказал глухим голосом, каким говорят о покойнике, которому живые не могут простить нанесенного им зла:
— Цилиндры лопнули! И будто по уговору — оба! Р-раз — и ваших нет! Картина ясна: эта подлая фирма послала к нам фашистских агентов, а они с тем расчетом и ставили, чтобы цилиндры сдали как раз в войну!.. Далеко, гады, целились, да мы тоже не зайцы, на опушке пули ждать не будем.
Подобным образом Артем не один раз уже за рабочий день облегчал себе душу.
— Как здорово, что завод призвал на помощь многих женщин и девчат! Из них требуется мне десяточка два с половиной для подсобных работ. Обязуюсь обучить их, считая не только на дни, но и на часы!
— Действуй! — коротко одобрил Михаил Васильевич.
Уже смеркалось, когда Варвара Сергеевна вышла на черное крыльцо своего дома. Красавчик, высунув из будки лохматую морду, удивленно залаял: в сумерки хозяйка обычно никуда не выходила.
— Ну-ну, — сказала Варвара Сергеевна и бросила ему кость, — сторожи, чужих не пускай.
Она оглядела свой небольшой двор, вздохнув, заперла дверь и вышла за ворота. На углу улицы она оглянулась назад. Домик с белыми ставнями и резными наличниками, где она прожила три десятка лет, будто смотрел ей вслед, как и вся ее жизнь до этого дня, знавшая тепло его стен и свет его лампы. Варвара Сергеевна еще постояла, потом поправила свою круглую темносерую мерлушковую шапочку и пошла навстречу каленому морозному ветру.
В цехе она осмотрелась гораздо скорее, чем сама ожидала, — конечно, потому, что свое присутствие здесь считала совершенно обязательным. Около зеленой будки мастера собрались все «призванные».
— Вам бы сначала поговорить, — предложил ей Артем.
— Что ж, хорошо, — спокойно согласилась она, хотя в груди у нее разлилась тревожная дрожь, и, сняв с головы темносерую шапочку, встала со скамьи. — Товарищи, всем ясно, для чего мы сюда собрались, и потому, как мне кажется, говорить много не надо. Давайте все стараться хорошо усвоить, чему нас будут учить, работать от всей души, чтобы от государства благодарность была. — Она вздохнула и почему-то поклонилась. — Ну, вот и все.
Пока она говорила, Артем успел оглядеть всех собравшихся. Среди них он заметил немало знакомых девушек. Кое-кем из них он даже увлекался в свое время. Теперь он заранее сердился на все эти знакомые глазки и прически, — может быть, обладательницы их воображают, что «по старой памяти» он отнесется к их приходу сюда, как любезный кавалер? «Нет, черта с два!» — еще злее подумал он и, сделав каменное лицо, начал говорить:
— Дело, ради которого вы сюда, товарищи, собрались, — чрезвычайно серьезное, военное дело. Вы будете работать для войны. Работать тут плохо, сами понимаете, нельзя, стыдно, позорно!
Заметив робко блеснувшие ему навстречу глаза Верочки Аносовой, Артем смущенно улыбнулся ей. Потом, уже смягчившись, оглядел своих будущих помощниц и подумал: «С чего это я накидываюсь на них?»
Артем повернулся к молчаливой громаде пресса, и давнее раздражение, которое он испытывал при виде этого металлического колосса, вспыхнуло в нем. Он заговорил горячо, словно высекая искры, и кратко рассказал о литых, «обманных» цилиндрах, о немецких планах.
И вдруг, быстро шагнув вперед, остановился перед прессом, маленький, дерзкий, как орленок перед холодной и мрачной скалой, на которую он готовился взлететь.
— А мы все на чистую воду вывели, и вот увидите, товарищи, как мы этого великана поднимем! Мы из него настоящего человека сделаем!
На скамьях около будки засмеялись и захлопали. Артем, услышав рассыпчатый смешок Верочки, гулко воскликнул:
— А цилиндры мы нашли-и!
Он сел верхом на табуретку и сообщил своим слушательницам, что кованые цилиндры он разыскал среди эвакуированного имущества.