Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Да будет тебе наседать на человека! — пыталась остановить мужа Катя.
— Погоди! — упрямился Матвей, и глаза его совсем прослезились. — У меня, Катюша, в душе восторг, понимаешь? Разве я только с дорогим свояком беседую? Нет, я всей нашей Красной Армии передать прошу: в нас, уральцах, н-ни на миг-г не сомневайтесь, мы для вас на все готовы, мы ни за чем не постоим! Верно, Никифор Павлыч?
— Правильно, — солидно отозвался Сакуленко, не спеша обсасывая мягкие усы.
— Слыхал? — так же восторженно улыбнулся Матвей, как будто Сакуленко сказал что-то необыкновенное. — Мы, грешным делом, можем и побраниться и поссориться, но с большого нашего пути нас не собьешь! Верно, Никифор?
— То святая правда, Матвей.
— Эх! — вдруг в лихом восторге воскликнул Матвей. — Предлагаю тост за фронтовой труд! Выпьем за мастеров!
Матвей так быстро наполнил рюмки и таким широким движением поднял над столом старинный хрустальный лафитничек, что у Кати не хватило даже духу нахмуриться.
К ужину ждали Артема и Верочку, а их все еще не было. Наталья Андреевна «пока что» накрыла стол для закуски.
Уже несколько раз прокричали «горько», перепробовали все соленья, копченья и маринады запасливой Натальи Андреевны, когда вдруг раздался телефонный звонок: это Артем звонил из цеха и вызывал Сергея.
— Артем, мы тебя ужинать ждем. Где ты запропал?
— Ужин, дорогие новобрачные, не уйдет, а время военное ловить надо. У меня предложение: сначала вы ко мне в цех приходите. Очень мне хочется, чтобы ты увидел, как мы цилиндры поднимать будем — совладали мы с нашим медным великаном!
— Уже?
— Да, на два дня раньше назначенного срока. А когда цилиндр установим — уверен, еще два дня скинем. Приходите. Пропуска вам уже готовы! Поставим цилиндры — и на свадьбу ужинать пойдем.
Тысячесвечовые лампы освещали прессовый цех, и обилие света словно рождало особую, полновесную тишину. Шли последние приготовления к подъему. В движениях каждого человека чувствовалась та облегченная — после того как главное решено — энергия, которую может создать только богатый дружным напряжением труд. Именно таким трудом славился ремонтный цех Артема: каждый точно знал свое место и свои обязанности. Люди двигались без шума и суеты, как бы сберегая силы, которые еще потребуются для самого главного, решающего шага. Артем, озабоченный и, как всегда, подтянутый, вполголоса, одним-двумя словами отдавал приказания, а сам, легкий, быстрый, поспевал всюду именно в ту минуту, когда был нужнее всего. Он работал, как дышал, и, подобно птице, наслаждался воздухом и простором родной стихии.
— Надо будет поднять тост и за Артема, — шепнула Таня Сергею.
— Вот ведь время-то какое, Танечек! Думали ли мы с тобой, что в день нашей свадьбы попадем в цех… а?
При мощном свете заводских ламп особенно ярко видно было, как поздоровел Сергей. Исчезла желтизна воскового цвета вдоль щек и дымные тени под глазами. Голубые глаза, посверкивая из-под густых, как колосья, бровей, озирали все происходящее с памятливым и зорким любопытством военного человека. Таня чувствовала, что, даже не глядя в ее сторону, Сергей всюду видел ее. Она изумлялась всему, что открылось ей в нем и в себе, и в то же время ничего иного не могла бы вообразить. Ей вспомнился весь сегодняшний день: праздничные хлопоты в квартире, ворчливая ласковость матери, приход Сергея, потом улица, вся в снегу и морозном солнце, и, наконец, учрежденская комната в поселковом совете, где они расписались в книге браков. Чудаковатого вида старичок чем-то напомнил им Тимофея-сундучника, — и сказки детства будто вновь запели в них. Потом опять улица, вся в алмазной парче, какой нигде, кажется, больше увидеть невозможно.
Воспоминания о пережитом дне были прерваны заливчатым свистком Артема. Со всех сторон сбежались на середину цеха люди. На желтом песчаном настиле неподвижно лежали опутанные толстыми, как удавы, цепями два огромных пустотелых цилиндра. Опять залился свисток — и десятки люден, словно этой минуты больше всего они и ждали, бросились в наступление, и вокруг лежащих на земле цилиндров закипела работа. Свежие сосновые плахи наката протяжно заскрипели под могучей тяжестью цилиндра, повсюду брызнуло мелкое щепье, будто холодный металл глухо свирепствовал, оттого что люди нарушили его покой. Но люди были неукротимы. Из десятков грудей вместе с шумными вздохами вырвалась и заухала гулкая песня:
У-ух да эх-х, Еще да возьмем, Да поднимем еще-о-о!— Здорово! Пойду-ка и я… — сказал Сергей.
— Посмей только! — прикрикнула Таня. — Ведь вчера только повязки снял, сумасшедший!
— А вон, смотри, какой там шпингалет на лестницу взобрался! Да ведь это Игорь Чувилев! Смотри, Таня!
Игорь никого не замечал. Он стоял на передвижной лестнице, держа наготове клюшку, которой он должен был подхватить за звено цепь, чтобы при подъеме цилиндра она не соскользнула вниз. Он должен был уловить момент, когда цепь, еще не успевшую натянуться, мгновенно за его клюшкой подхватят клещами с другой стороны и цепь равномерно обовьет металл, чтобы крановщик мог снять его с места.
Поднявшись на верхнюю ступеньку, Игорь почувствовал себя как бы на самом высоком гребне своих пятнадцати лет, и сердце в нем больно и тревожно забилось, словно от молниеносного движения клюшкой зависела вся его дальнейшая жизнь.
Металл вдруг точно охнул, и, гремя цепью, медная колонна приподнялась вровень с головами людей. Она вставала, грузно покачиваясь, и будто в безмолвной злобе грозила обрушиться, раздавить своей темной, слепой силищей всех обступивших ее.
Цилиндр, глухо гудя, поднимался по наклонной, и цепь обвивающая его, задвигалась и поползла вниз. «Пора!» — как толчок почувствовал Игорь и выбросил вперед свою клюшку. Потянув, он еле удержался на ногах и сразу ощутил почти блаженную легкость. Цепь тут же подхватили с другой стороны. Вот она уже плотно прилегла к металлу, надетая на подъемный крюк, натянулась, как трос, и медный цилиндр качнулся и отделился от земли. Перед ним все расступились, и он пошел, высокий, прямой, бесшумный. Он шел, кованый, надежный цилиндр, сделанный руками советских мастеров.
А люди, возвратившие его к жизни, смотрели на безмолвное, по торжественное шествие металла и будто не совсем верили, что это сделали они.
В это время Артем, словно полководец в передышке между боями, рассказывал:
— Когда эта мошенническая фирма «Дейч-пресс» маклерила у нас свою установку, поинтересовались мы однажды: «А что, уважаемые господа, сколько потребуется времени, если случится, скажем, надобность произвести регулировку всей этой машины?» Тогда самый главный из немцев ответил нам: «О, молодой шеловек, регулировка — это три маленьких неделя». Ничего себе!.. «А если, — спрашиваю, — случится капитальный ремонт пресса?» — «О, молодой шеловек, рэмонт не будет… наш прэсс на целий век!» — «Но все-таки, все-таки», — приступаю я к ним. «Н-ню, рэмонт — это четыре маленьких месяц». Четыре месяца! Вот чего они, злодеи, хотели! А мы за девять дней цилиндры сменили, да и еще многое подновили, а теперь, после самого главного, все остальное не в четыре, а в два дня моя бригада обещает сделать! Итого — двенадцать дней на восстановление нашего медного великана.
Артем прижал свисток к губам, и пронзительная трель разнеслась по цеху, — цилиндр дошагал до места, где его уже ждали. Едва он успел остановиться, как ловкие руки направили его в новое железное гнездо. Лязгнул металл о металл, с грохотом упала цепь, отъехал кран.
— Хо-ро-шо! — громко крикнул Артем, — Одна у великана нога уже есть, сейчас мы ему и другую поставим!
Когда подняли и поставили рядом с первым второй цилиндр, к Сергею подошел Игорь Чувилев. Он, видимо, что-то хотел сказать, но капитан протянул ему руку и сам сказал: