Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Шуруешь? — трубной октавой спросил Василий Полев.
— Ясно! — ответил Нечпорук и побежал к печи, думая, что соседи сейчас уйдут.
Но они еще стояли, будто на площадке печи № 1 творилось что-то иное, чем у людей.
— Лопаты! — сердито крикнул Нечпорук Лузину, который уже начал пялить на соседей озорные глаза.
— Значит, шуруешь себе? — опять прогудел Василий Полев, а толстяк Семен Тушканов произнес своим тонким, словно посмеивающимся тенорком:
— Дай бог дождичка, да только на мою полосыньку!..
Нечпорук, украдкой посматривая, что делается у соседей, не вытерпел и, найдя предлог, прошелся по всему пролету. Около печи Алексахи Маковкина увидел Полева и Тушканова. «Пришли над Алексахой контроль наводить!» — подумал он. Все знали, что Алексаха Маковкин, несмотря на свои двадцать четыре года, не в меру выпивал и был «человек несчастной жизни», как он сам себя называл. Мягкого, безвольного парня женила на себе бойкая вдова и, чтобы удержать его, старательно спаивала брагой, которую варила сама.
«Люди добрые, почему это мы пьяниц должны плечом своим подпирать?» — недоумевал Нечпорук.
Но он не мог не заметить, что Алексаха сегодня трезв, — повидимому, за него крепко взялась «школа сталеваров-скоростников». Об этом Нечпорук уже слышал.
В обеденный перерыв Нечпорук видел, как контролеры и подручные уселись за один стол с беспутным Алексахой, чему-то смеялись, хлопали его по спине, вокруг Алексахи было людно и весело. Нечпорук, не желая вслушиваться во все эти разговоры, звякал ложкой и громко хлебал борщ.
После обеда он заметил, что его подручные перешептываются. Он несколько раз прикрикнул на них, но шепотки продолжались за его спиной. Потом он выследил и чуть не за ухо притащил на место Лузина, который успел принести очередную новость: «школа скоростников» взялась и за Николая Бочкова.
— Подтыкают Николу со всех сторон, как черти вилами в аду! — похохатывал продувной парень. — Помочь хотят человеку подняться!
Печь шла на доводку, но Нечпорук на этот раз равнодушно думал о том, на сколько минут удалось ему еще «сжать» время. Он подозрительно оглядывал своих подручных и впервые в жизни не знал, как вести себя со своей бригадой. Василий Лузин, конечно, уже просветил всех его подручных, и они делают свои выводы из происходящего: они понимают, что бригада Нечпорука осталась в стороне от чего-то нового, живого.
«Хотят, чтобы я тоже другим, и даже Алексахе, помогал, мастерством бы делился! — недовольно думал Нечпорук. — Сергей Ланских ведь на это дело меня подбивал… А я отказался… гм… гм… но разве уж так это трудно для меня? Вот, например, подручные уже настроились на эти дела. А я?.. Да что, в самом деле, кривой я или нищий?»
К концу смены Нечпорук увидел в цехе Пластунова и директора. Они побывали у Алексахи, потом подошли к печи Николы Бочкова. Нечпорук ревнивым взглядом смотрел, как Алексаха, отвечая Пластунову, смущенный и довольный, встряхивал головой и даже что-то рассказывал.
После смены «Саша с-под Ростова» увидел Ланских. В груди у него все закипело.
— Ты что мимо живого человека молчком идешь? Растравил меня, задурил голову, а теперь в молчки играешь?
— Вот те на!.. А не ты ли отказался?
— Ну что ж из того? Не сразу понял…
Но больше ничего не сказал, — правда сильнее обиды. Как во сне, вышел он из душевой, повернул обратно к своему шкафчику, надел спецовку и пошел в цех.
Едва он услышал знакомый звенящий шум завалки и увидел широкий пролет, озаренный розово-оранжевыми сполохами печей, как грудь его сразу перестало теснить и он понял, что ему надо делать.
— Ты что? — спросил Ланских, но, увидев выражение его взгляда, все понял.
— Кто сегодня по плану под контроль поставлен? — спросил Нечпорук требовательным, хозяйским голосом.
— К Сергею Журавлеву загляни, — спокойно посоветовал Ланских.
Когда Нечпорук уже поздно вечером пришел домой, Марийка сердито встретила его. Между ними вспыхнула одна из привычных перебранок. Но сегодня, вместо всяких увещаний, Нечпорук отрубил одним махом:
— Узнай сперва: почему человек весь день в цехе?
— Ну почему, говори же…
— Эх, непонятная… Мы подтянули главных наших срывщиков: Алексаху Маковкина, Николу Бочкова, Серегу Журавлева, так, брат, подтянули, что они, как ошпаренные, задвигались!.. хо… хо!.. У Алексахи — сто один процент, у Николы — девяносто восемь и восемь, у Сереги — сто два процента выполнения плана! Им же и во сне не снилось такое. И вот они это сделали. Теперь цех наш план выполняет, под новый год мы такое загвоздим, такое загвоздим!
И Нечпорук действительно «загвоздил» под новый, 1942 год.
— Работать быстрей, чем дьяволы в аду! — грозно внушил он своей бригаде.
Печь он завалил раньше всех. В печи уже начался «кип», сильный, ровный, как гудение огромной бандуры. Нечпорук вслушивался в густой голос металла: сегодня сталь бурлила как-то особенно, без всплесков и шлепков.
Сегодня все побывали у его мартена. И Алексаха Маковкин с непривычным для него достоинством подошел вместе со своими контролерами, Василием Полевым и Семеном Тушкановым.
— Эх, и сталь идет! — восхищался Тушканов. — Прямо варенье!
— А вот этим вареньем я Гитлера и угощу! — гордо сказал Нечпорук.
Ланских в ту смену пришел в ночь.
— Как дела? — задал он обычный вопрос.
— Дела? Перекрыл я тебя на восемь десятых тонны.
— Поздравляю, — просто сказал Ланских и пожал руку сменщика.
— Хоть бы позавидовал, черт упрямый! — добродушно фыркнул Нечпорук. — Ведь плавка-то была моя!
— И твое и мое — общее, наше! — ответил Ланских.
— Новый год счастливо тебе встретить! — кажется, впервые от всего сердца пожелал ему Нечпорук.