Родители и взрослые дети. Как разрешить конфликты и восстановить отношения

Коулман Джошуа

Во время моей первой встречи с Фрэнком он описал чувство близости к матери, но постоянное разочарование в отце. Однако, только начав посещать сеансы психотерапии, он связал чувство собственной неполноценности со своими отношениями с отцом: «Я просто не хочу больше жить с таким чувством. Это отстой. Я больше не хочу, чтобы он так со мной обращался. Я чувствую себя гораздо менее напряженным с тех пор, как прервал с ним контакт. У меня хорошие отношения с мамой, но она почти всегда делает то, что он говорит. Вы встречались с моим отцом, так что, вероятно, вы это понимаете».

Я это понимал.

Моя работа с отчужденными семьями обычно длится от

двух до пяти сеансов. В большинстве случаев родители обращаются ко мне, потому что не общаются со своим взрослым ребенком и хотят найти способ достичь примирения. На нашей первой встрече я спрашиваю об истории их собственного детства, чтобы узнать об опыте, который они, возможно, повторяют, или о том, что продолжает на них влиять. Я также тщательно изучаю историю развития их взрослого ребенка, спрашиваю об успеваемости, вредных привычках, психических проблемах и темпераменте. Хотя я не ожидаю, что родители способны ставить диагнозы, я стремлюсь получить представление о том, как они понимают сильные и слабые стороны своего ребенка, его темперамент, уровень проницательности и саморефлексии.

Безусловно, на мнение родителей влияет история их собственного детства, история их взаимоотношений с ребенком и множество других факторов. Таким образом, родители могут ошибочно утверждать, что их взрослый ребенок чрезмерно чувствителен или замкнут, потому что не видят, до какой степени сами провоцируют подобное защитное поведение.

На первой встрече я предложил Ральфу подумать о том, чтобы загладить свою вину перед сыном. Я подчеркнул, что сам Фрэнк дал понять, что отношения не будут развиваться, пока отец не сможет более глубоко разобраться в своих чувствах по поводу их отношений. Было ясно, что с самого детства Фрэнк ощущал сильный контроль и критику отца.

«Мне не за что извиняться, – раздраженно сказал Ральф. – Он ходил в хорошую школу, и ему не нужно было платить за это ни цента. Я купил им с женой дом; а она даже не желает со мной разговаривать. У меня есть деньги, чтобы оплатить учебу в колледже внукам. А теперь мне даже не разрешают их видеть. За что именно я должен извиняться? У меня идея: как насчет того, чтобы он извинился передо мной за то, что обругал меня в последний раз, когда я был у него дома?»

– Похоже, вы действительно очень много для него сделали, – согласился я. Я и вправду был с ним согласен. Но ценность материальных вложений родителей в развитие ребенка за последние полвека значительно снизилась. Родители, хорошо это или плохо, больше не могут требовать общения в обмен на потраченное время и деньги. Как и многие родители, Ральф в своих ожиданиях не учитывал этот фактор.

Жена Ральфа, Рэйчел, была маленькой, тихой и невероятно грустной. Я спросил, что она думает об этой ситуации.

– Ой… – медленно сказала она, словно собираясь с силами, чтобы ответить. – Не знаю. Я просто хочу, чтобы это закончилось. Я очень скучаю по своим внучатам. Это несправедливо по отношению к ним. Фрэнк и его отец в чем-то очень похожи. Оба чересчур уперты в своем понимании прекрасного. – И она улыбнулась.

Я понимал, почему некоторых людей при виде Ральфа мог охватывать страх. Он был крупным парнем, привыкшим добиваться своего. Его габариты, бахвальство и высокомерие, вероятно, устрашали и супругу, не говоря уже о ребенке. Но я также сознавал, что он, как и многие отчужденные родители, попал в созданную не им поколенческую ловушку.

– Знаете что? – сказал он, когда я спросил о его детстве. – В детстве мне никто

ничего не давал. Мой старик постоянно надирал мне задницу. И что, неужели он будет звонить и говорить: «Послушай, сынок, мне так жаль, что я бил тебя смертным боем. Что ты при этом чувствовал?» Он злобный сукин сын, но мы все равно ходим к нему и моей маме, потому что так положено в семьях.

«Мне не за что извиняться. Он ходил в хорошую школу, и ему не нужно было платить за это ни цента».

Рэйчел посмотрела на меня и виновато улыбнулась.

– Вообще-то я даже обязан отцу тем, что стал таким, какой есть. Так что я типа благодарен старику, хотя он и тот еще придурок. Когда я разговариваю с толпой строителей или звоню всяким уродам, задерживающим мои разрешения на строительство, хотя я уже в десятый раз все им отправил, разве их волнует, что я при этом чувствую? Так что я просто не понимаю, как этим можно улучшить ситуацию.

– Понятно. Так же считают и многие другие родители, с которыми я работаю, – сказал я. – Но, похоже, в этой ситуации такими способами вы своего не добьетесь. Я прав?

Он неохотно согласился.

– Вот поэтому, – продолжал я, – я и не думаю, что у вас появится шанс увидеть сына или своих внуков, если мы не поможем вам делать это иначе. Ваш сын довольно ясно дал мне это понять на нашем с ним сеансе.

Исходя из своего многолетнего опыта, могу сказать, что то, как родители реагируют на рекомендацию извиниться и насколько они стараются с пониманием отнестись к непонятным для них претензиям или суждениям своего ребенка, имеет решающее значение: часто от этого зависит, увидят ли они когда-нибудь своих детей или внуков снова.

– Ну, извиняться-то перед ним я не собираюсь. Ни за что. С какой стати? – был ответ Ральфа.

Рэйчел устало взглянула на него. Было понятно, что ее давно уже утомила эта старая, постоянно повторяющаяся модель взаимодействия: она умоляет мужа занять более мягкую, не такую закрытую позицию, а он дает ей резкую отповедь. Матери часто готовы продолжать попытки примирения после того, как это перестают делать их мужья (говорю это, основываясь на опыте работы с супружескими парами). Я работал со многими отчаявшимися матерями, говорившими примерно так: «Моя жизнь не имеет смысла без детей и внуков, так зачем мне жить дальше?» Это понимание заставляет их непрестанно прилагать усилия, иногда выходя далеко за пределы благоразумия. А порой они не прекращают попыток, потому что понимают, что для примирения ребенку необходимо что-то еще.

Стремление матери настойчиво добиваться своей цели может являться следствием того, что женщины по-прежнему придерживаются более высокого стандарта ответственности за семейные отношения, чем мужчины [11] . В результате им гораздо труднее смириться с положением отверженного. Отцы тоже глубоко страдают от отчуждения, но это не так пагубно сказывается на их личности. И, в отличие от матерей, они могут полагать, что отказ от примирения – это проявление гордости или мужественности, а не эгоизма.

11

Anne-Marie Slaughter, “Why Women Still Can’t Have It All,”/309020/; Joshua Coleman, The Lazy Husband: How to Get Men to Do More Parenting and Housework (New York: St. Martin’s Press, 2007).