Родная страна
Шрифт:
— Изо всех сил постараюсь.
— И сами оставайтесь честным.
— В этом можешь быть уверен.
Я ушел.
Я брел сквозь ночную тьму, возвращаясь домой. На душе стало легко, будто гора с плеч свалилась. Я и сам этому удивлялся, так как считал, что, запустив цепочку событий, в результате которых компромат на Кэрри Джонстон попадет к агентам ФБР, буду сходить с ума от беспокойства. Может быть, Кэрри Джонстон опять явится за мной? Может, за мной явится «ЗИЗ»? У них не было причины заподозрить меня в передаче доксов в ФБР, но мало ли что придет им в голову. А может, ФБР вообще ничего не станет предпринимать.
Однако тихий голосок, скрытый глубоко у меня внутри, голосок, который постоянно твердил мне обо всех упущенных возможностях, о том, что я отдаю самые важные поступки на откуп другим, что я покорно следую в русле, куда меня подталкивает жизнь, — этот голосок умолк, как только я наконец совершил настоящий поступок. И не просто поступок, а такой, который считал правильным. Потому что если система прогнила, если Кэрри Джонстон так и не поплатится за свои преступления, то причиной этого будет не то, что «система» не сумела ее изловить. Причиной будут люди вроде меня, которые предпочли уйти в тень, когда надо было действовать. Система состоит из людей, и я тоже ее часть, и во мне тоже кроются ее проблемы, и отныне я буду искать их решение.
Эпилог
Я бился над отладкой «Секретного проекта Х-1» месяцев восемь. В середине лета даже специально съездил в Мохаве, где землю покрывает гипсовая пыль, примерно такая же, как на плайе в Блэк-Рок-Сити. С гордостью и радостью смотрел, как Х-1 впитывает солнечный свет, преобразует его в лазерный луч и с его помощью превращает тонкую белую пудру в объемные фигуры. Сначала сделал небольшой перстень с черепом. Потом игрушечную машинку. Затем кольчугу с уже переплетенными кольцами — это, пожалуй, самый крутой фокус, на который способна 3D-печать. Однажды вечером я устроил в Нойзбридже демонстрацию своих достижений и от посыпавшихся похвал засиял как начищенный пятак.
Но теперь, когда я очутился здесь, на фестивале, на настоящей плайе, дурацкая машина отказалась работать. Лемми развалился неподалеку на шезлонге, потягивал из бутылочки электролитический напиток и давал советы, полезные и не очень. Проходившие мимо фестивальщики останавливались и спрашивали, что это я делаю, и я возложил на Лемми задачу объяснять им, чтобы самому сосредоточиться на упрямой машинерии.
Остановился я, только когда понял, что даже при свете налобного фонаря не вижу, что делаю. Тогда я выпрямился, размял затекшие конечности, хлебнул пинту холоднозаваренного кофе и минут сорок пять, отплясывая, шел по открытой плайе за гигантским арт-мобилем, из которого лился оглушительный дабстеп. И вдруг меня осенило. Я застыл как громом пораженный, рванулся обратно в лагерь, открыл машину Лемми и при свете потолочной лампочки убедился, что да, меня угораздило вставить критическую деталь аккумуляторного узла задом наперед. Я перевернул ее, вставил на место и с наслаждением услышал знакомое потрескивание оживающего агрегата. Запасенная в солнечных батареях энергия пробудила 3D-принтер к жизни.
Все-таки я не отпетый болван.
Но после всех вечерних плясок наутро я, будьте уверены, поднялся с первыми лучами солнца и стал доводить до ума свой проект Х-1. Надо было напечатать очень многое. Я гордо расхаживал вокруг агрегата, любуясь на яркую
Ко мне подходили любопытные фестивальщики, спрашивали, что это такое. Я дарил им мелкие поделки — белые кольца с черепами, изображения идеальных узлов и других математических тел, причудливые абстрактные фигурки. У меня скопилась целая библиотека 3D-объектов, которую я скачал с Thingiverse, когда понял, что в этом году все-таки представлю на Burning Man настоящий действующий 3D-принтер. Слух обо мне пошел по всей плайе, и, когда Лемми наконец проснулся, вокруг нашего лагеря скопилась огромная толпа: танцоры, не спавшие всю ночь, со зрачками величиной с блюдца, жаворонки с ковриками для йоги, студенты колледжей, попавшие на фестиваль неожиданно для самих себя. И среди них — знакомая фигурка джавы с ремнями крест-накрест, подчеркивавшими грудь.
— Привет, Энджи.
Я оставил Лемми управлять принтером, схватил термос холоднозаваренного кофе и пошел вслед за Энджи. Она сняла маску. Жаркое солнце усыпало ее нос и щеки мелкими веснушками. Я угостил ее кофе, потом отпил сам. Мы обнялись. Довольно неуклюже.
Это было настоящее чудо.
— Привет, Маркус. Сумел запустить свой аппарат? Поздравляю.
— Ага, — отозвался я.
Хотелось только одного — обнять ее снова.
— В общем, — начал я.
— В общем, — подхватила она.
— Я болван.
— Ага.
— Я по тебе скучал.
— Ага, — повторила она. — Я по тебе тоже. Со страшной силой. Словно отвалилась часть моей души.
— Я передал весь компромат на Кэрри Джонстон в ФБР, — произнес я вполголоса.
Энджи заморгала.
— Когда?
— Еще в октябре.
— И ты до сих пор живой?
— Похоже на то. Видимо, это означает, что они к тем документам даже не прикоснулись.
— А может, наоборот — дали им ход.
Я застыл с разинутым ртом.
— Знаешь, мне это и в голову не приходило.
— Знаю, — ответила Энджи. — У тебя есть склонность видеть во всем только плохую сторону.
— Похоже, да.
Мы долго молчали, только пили кофе.
— Видел тут что-нибудь крутое?
— Пока нет, — признался я. — С самого приезда только и бился над этой чертовой машиной.
— Я еще не была в храме, — сказала Энджи.
Намек понят.
— Думаю, Лемми будет рад еще немного повозиться с принтером.
— Точно?
— Ага. Пошли.
— Часто ходил на протесты? — спросила Энджи.
— Каждый день, — ответил я. — Прикидывал, как использовать технологии, которые мы разрабатываем в Нойзбридже. Улучшаем программы для защиты от «котлов», сооружаем экраны против радиочастотного оружия, разрабатываем методы лечения для тех, кто пострадал от газовых атак и новейшего полицейского оружия — слепящих лазеров и звуковых пушек. Несколько раз попадал под арест, но все равно выходил опять.
— По-моему, это очень здорово, — сказала Энджи. — Серьезно, я тобой горжусь.
— Спасибо, — отозвался я. — Для меня это очень много значит. — Это была чистая правда. Боже, как мне хотелось взять ее за руку! — А ты чем занималась?
— Учебой, — ответила она. — Колледж, колледж и еще раз колледж. Набрала курсов за два года вперед, чтобы закончить поскорее. Мой студенческий кредит приближается к государственному долгу какой-нибудь тонущей островной страны.
— Еще не поздно бросить учебу, — предложил я.
— Ага, ага. Не всем же быть профессиональными революционерами.