Родни Стоун
Шрифт:
Но это был совсем не тот Джим, какого я знал и любил с детства. Что-то в нем переменилось, эту перемену я ощутил с первого мгновения, но, однако, не мог уловить и выразить словами, в чем же она состоит. Одет он был не лучше, чем прежде, я сразу узнал его старый коричневый фрак, и по-прежнему на него приятно было смотреть, ибо после недавней тренировки он был поистине воплощением мужественной красоты. Но в выражении его лица появилось какое-то особое достоинство, в осанке - еще большая уверенность в себе, и теперь уже весь облик этого юноши обрел законченность и стал совершенным.
– Мы с вами знакомы, сэр Чарльз Треджеллис, - сказала она, делая шаг нам навстречу, едва мы вышли из коляски.
Дядя с недоумением всмотрелся в нее.
– Не припомню, чтобы я имел честь, сударыня... Впрочем, позвольте...
– Полли Хинтон из Хеймаркета. Неужели вы забыли Полли Хинтон?
– Забыл! Да ведь все мы, молодые театралы, оплакивали вас столько лет, даже подумать страшно. Но что же произошло?
– Я тайно обвенчалась и покинула сцену. Прошу простить меня за то, что вчера я похитила у вас Джима.
– Так это были вы?
– У меня еще более неоспоримые права на него, чем у вас. Вы его покровитель. Я его мать.
С этими словами она притянула к себе Джима, так что лица их оказались рядом: и хоть на одном лице лежал отпечаток увядающей женской красоты, а в другом воплотилось юное крепнущее мужество, были они столь схожи - те же темные глаза, те же иссиня-черные волосы, тот же высокий белый лоб, - что я поразился, как с первой минуты, увидав их вдвоем, не разгадал секрета этой женщины.
– Да, он мой сын!
– воскликнула она.
– И он спас меня от участи, которая хуже смерти. Об этом вам может рассказать ваш племянник Родни. Но я поклялась молчать, и только вчера вечером был снят зарок молчания и я смогла поведать сыну, что своей добротой и терпением он возродил к жизни родную мать.
– Не надо, мама!
– сказал Джим, чуть коснувшись губами ее щеки.
– Есть вещи, о которых довольно знать нам двоим. Но скажите, сэр Чарльз, чем кончился бой?
– Ваш дядя был близок к победе, но какие-то хулиганы прервали встречу.
– Он мне не дядя, сэр Чарльз, он был и мне и моему отцу самым лучшим, самым верным другом, какого можно себе пожелать. Я знаю еще только одного столь же верного друга, - продолжал он, взяв меня за руку, - имя ему Родни Стоун... Надеюсь, Гаррисон не слишком пострадал?
– Через неделю-другую он вполне оправится. Но, признаться, я все же не понимаю, что, в сущности, произошло, и позвольте напомнить вам, что вы еще не объяснили, почему столь внезапно, не поставив меня заранее в известность, изменили своему слову.
– Войдемте в дом, сэр Чарльз, и, я уверен, вы согласитесь, что я не мог поступить иначе. А вот и сэр Лотиан Хьюм, если не ошибаюсь.
В конце аллеи появилось желтое ландо, и тотчас взмыленные лошади круто остановились бок о бок с нашей коляской. Из ландо выпрыгнул сэр Лотиан, он был мрачнее тучи.
– Оставайтесь на месте, Коркоран, - сказал он, и, заметив бутылочно-зеленый рукав, я понял, кто его спутник.
– Ну-с, - продолжал сэр Лотиан, обводя нас всех вызывающим взглядом, - я очень хотел бы знать, какой наглец посмел так спешно вызвать меня в мой собственный дом и какого дьявола вы все вторглись в мои владения?
– Обещаю вам, сэр Лотиан, что, прежде чем мы с вами расстанемся, вы поймете и это, и еще многое другое, - сказал Джим с какой-то странной улыбкой.
– Прошу следовать за мною, и вам все станет ясно.
Под руку с матерью он прошел впереди нас в зловещую комнату, где на буфете все еще валялись карты, а в углу на потолке темнело пятно.
Сэр Лотиан остановился в дверях, скрестил руки на груди.
– Ну-с, приятель, я жду объяснений!
– воскликнул он.
– Прежде всего я должен объяснить свои поступки вам, сэр Чарльз, - сказал Джим, а я слушал, смотрел и невольно восхищался, видя, как общение с той, в ком он теперь обрел мать, облагородило речь и манеры простого сельского парня.
– Я хочу рассказать вам, что произошло вчера вечером.
– Я сама расскажу об этом, Джим, - прервала его мать.
– Знайте, сэр Чарльз, что, хотя мой сын и не знал своих родителей, мы оба живы и никогда не теряли его из виду. Но я не препятствовала ему отправиться в Лондон и попытать счастья на ринге. Отец же услышал об этом только вчера и решительно воспротивился. Он велел мне немедля доставить сына сюда. Я совсем потеряла голову, я понимала, что Джим меня не послушает, если не найти ему замену. И я обратилась к славным, добрым людям, которые его вырастили, и все им рассказала.
Миссис Гаррисон любит Джима, как родного, а ее супруг очень привязан к моему мужу, и они сжалились над отчаянием жены и матери и пришли мне на помощь, да вознаградит их за это господь! Гаррисон согласился заменить Джима, если Джим вернется к отцу. Тогда я поехала в Кроли. Я узнала, где комната Джима, и окликнула его через окно; ведь я понимала, что те, кто на него ставил, его не выпустят. Я открыла Джиму, что я его мать. Открыла, кто его отец. Сказала, что мой фаэтон ждет, и, если Джим не поспешит, он может лишиться благословения умирающего отца, которого доныне не знал. Все же мой мальчик не хотел идти, пока я его не уверила, что Гаррисон заменит его на ринге.
– Почему же он не предупредил Белчера?
– У меня голова шла кругом, сэр Чарльз. Вдруг открыть, что у тебя есть отец и мать, и совсем другое имя, и другое положение в обществе... от этого растеряется и человек похладнокровнее меня. Матушка умоляла меня пойти с нею, и я пошел. Фаэтон ждал нас, но едва мы тронулись в путь, как кто-то схватил лошадь под уздцы, а еще двое неизвестных набросились на нас. Один замахнулся на меня дубинкой, но я ударил его по голове рукоятью кнута, и он выронил дубинку, а я хлестнул по лошади, стряхнул с себя остальных, и мы благополучно уехали. Что это были за люди и почему они на нас напали, понятия не имею.