Рога
Шрифт:
У их стола стояла официантка с корзиночкой чипсов и пластиковой улыбкой.
— Вы будете что-нибудь заказывать? — спросила она. — Что-нибудь выпить?
— Еще мартини, пожалуйста, и еще пива, — сказала Меррин.
— Я не хочу пива, — сказал Иг и сам не узнал свой хриплый, по-детски обиженный голос.
— Тогда мы оба возьмем лаймовые мартини, — решила Меррин.
Официантка удалилась.
— Какого черта тут происходит? У меня в кармане билет на самолет, уже арендованы квартира и офис. Там ожидают, что в понедельник утром я выйду на работу, а ты мне выкладываешь все это дерьмо. На какой
— Нет, Иг, я действительно хочу, чтобы ты ушел, и я хочу…
— Чтобы я пилил кого-нибудь другого.
Плечи Меррин резко вздрогнули. Иг сам удивлялся на себя, он никак не ожидал, что его голос может звучать так отвратительно. Она же просто кивнула и отглотнула из стакана.
— Сейчас или позже, но ты это будешь делать.
В голове у Ига прозвучала бессмысленная фраза, сказанная голосом брата: Ты можешь прожить свою жизнь либо калекой, либо слабаком. Иг не был уверен, что Терри когда-нибудь такое говорил, но, хотя эта фраза могла быть воображаемой, могла быть полностью вымышленной, она вспомнилась ему с ясностью строчки из какой-нибудь любимой песни.
Официантка осторожно поставила перед Игом его мартини, и он опрокинул стакан в рот, выпив залпом добрую треть. Он никогда еще не пил мартини, и сладковатый резкий ожог застал его врасплох. Мартини медленно опустился по горлу и занял все его легкие. Грудь его стала пылающей топкой, пот щипал лицо. Его рука сама протянулась к горлу, нащупала узел галстука и развязала. С какой такой стати он вырядился в рубашку с галстуком? Теперь он в ней прямо жарился. Он был в аду.
— Тебя всегда будет мучить вопрос, что именно ты пропустил, — говорила Меррин. — Так уж устроены все мужчины. Я просто смотрю правде в глаза. Я не хочу выйти замуж за тебя, чтобы потом шугать тебя от нашей няни. Я не хочу быть причиной твоих сожалений.
Иг старался восстановить спокойствие, вернуться к тону терпеливого, мягкого юмора. С терпеливостью он еще как-то мог справиться, мягкий юмор у него не получался.
— Не говори мне, что думают другие люди. Я знаю, чего хочу я. Я хочу жить той жизнью, о которой мечтаю не знаю уж сколько лет. Сколько раз мы обсуждали имена наших будущих детей? Ты думаешь, все это треп?
— Я думаю, это часть главной нашей проблемы. Ты живешь так, словно у нас уже есть дети, словно мы уже поженились. Но их у нас нет, и мы не женаты. Для тебя дети уже существуют, потому что ты живешь в своей голове, а не в мире. Я вот не уверена, что хоть когда-нибудь хотела детей.
Иг сдернул с себя галстук и бросил его на стол. Сейчас ему было нестерпимо чувствовать что-нибудь на своей шее.
— А ведь ты меня чуть не обманула. Последние восемь тысяч раз, когда мы об этом говорили, казалось, что тебе эта мысль нравится.
— Я даже не знаю, что именно мне нравится. С того времени, как мы встретились, у меня не было никакой возможности освободиться от тебя и подумать о своей собственной жизни. У меня не было ни единого дня…
— Значит, я тебя душу? Ты мне это хочешь сказать? Дерьмо это собачье.
Меррин отвернулась от Ига и пустыми глазами уставилась в глубину зала, давая его ярости утихнуть. Иг долго, с присвистом вздохнул и приказал себе не кричать, попробовать снова.
— Помнишь тот день на дереве? — спросил он. — В хижине, которую мы с тобой так больше и не нашли, с белыми занавесками? Ты сказала, что такого не бывает с обычными парами. Ты сказала, что мы другие. Ты сказала, что наша любовь — это нечто особое, что, может быть, одна пара из миллиона получает то, что было нам дано. Ты сказала, что мы созданы друг для друга. Ты сказала, что нельзя игнорировать знаки судьбы.
— Никакой это был не знак. Просто мы переспали в чьей-то хижине на дереве.
Иг медленно покачал головой. Разговаривать с Меррин сейчас было все равно что махать руками на рой шмелей. Никакого толку, одни болезненные укусы, а никак не остановиться.
— Разве ты не помнишь, как мы ее искали? Искали ее все лето, но так и не нашли. Ты еще сказала, что это Древесная Хижина Разума.
— Я сказала так, чтобы мы могли ее больше не искать. Это, Иг, именно то, о чем я говорю. Ты и твое магическое мышление. Перепихон не может быть просто перепихоном. Это непременно должно быть трансцендентное переживание, изменяющее весь ход твоей жизни. Это дико и уныло, и я устала притворяться, что это нормально. Ты когда-нибудь слушаешь, что говоришь? Какого хрена мы вообще заговорили об этой хижине?
— От таких выражений меня начинает тошнить.
— Не нравится? Тебе не нравится слышать, как я говорю про перепихон? Почему, Иг? Это не согласуется с твоими обо мне представлениями? Тебе не нужен реальный человек. Тебе нужно святое видение, к которому ты можешь воззвать.
— Так вы еще не решили, что будете брать? — спросила официантка. Она снова стояла у столика.
— Еще пару, — сказал Иг, и она ушла.
Они с Меррин глядели друг на друга. Иг вцепился в край столика, чувствуя, что еще немного — и тот перевернется.
— Мы встретились еще детьми, — сказала Меррин. — Мы позволили этому стать чем-то гораздо более серьезным, чем должны быть отношения школьников. Если мы станем проводить какое-то время с другими людьми, это придаст нашим отношениям некую перспективу. Может быть, мы начнем их снова, если увидим, что взрослыми так же любим друг друга как любили, будучи детьми. Я не знаю. Возможно, через какое-то время мы сможем иначе взглянуть на то, что даем друг другу.
— А что мы даем друг другу? — спросил Иг. — Ты говоришь как банковский работник, выдающий кредиты.
Меррин терла рукой горло, ее глаза стали жалкими, и только теперь Иг заметил, что на ней нет крестика. Это что-нибудь значит? Задолго до того, как они впервые решили, что будут вместе всю свою жизнь, этот крестик стал для них чем-то вроде обручального кольца. Иг не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь видел Меррин без него, от этой мысли на него дохнуло опасным холодком.
— Так ты уже успела себе кого-нибудь подобрать? Кого-нибудь, с кем ты хочешь трахаться, чтобы придать нашим отношениям перспективу?