Рога
Шрифт:
Впрочем, ее было легко не заметить. Она была построена в пятнадцати футах от земли в раскидистой кроне какого-то дерева, узнать которое Игу не удалось, и пряталась за тысячами темно-зеленых листьев. Когда Меррин указала на хижину, Иг сперва не заметил, что там вообще что-то есть. Ничего там не было. А затем было. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь листья, сиял на белой табличке. Когда они подошли поближе, под самое дерево, хижину стало виднее. Это было нечто вроде белого ящика с широкими вырезами окон, занавешенных дешевыми нейлоновыми занавесками. Было похоже, что ее строил кто-то знающий, что он делает, а не случайный человек, случайно посвятивший свой уикэнд случайному рукоделию, хотя ничего особенного в ней и не было. К ней не
Иг остановился и начал разглядывать — прочитав эту надпись, он негромко фыркнул, — но Меррин не теряла времени. Она положила свой велосипед на мягкие кочки под деревом и сразу же полезла, уверенно перебираясь с ветки на ветку. Иг стоял внизу и смотрел, как она карабкается, пробирается между сучьев, и неожиданно поразился ее голым ногам, дочерна загоревшим за целую весну, посвященную игре в футбол. Добравшись до люка, Меррин оглянулась и посмотрела на Ига. Потребовалось усилие, чтобы перевести глаза с ее ног на лицо, а когда он это сделал, оказалось, что Меррин ухмыляется. Она не стала ничего говорить, а только открыла люк и юркнула внутрь. К тому времени, когда Иг последовал за Меррин, она уже раздевалась. На полу лежал маленький пыльный квадратный коврик. На столе стояла бронзовая менора с девятью обгорелыми свечами, окруженная фарфоровыми фигурками. В углу стояло кресло с заплесневелой обивкой. За окном колыхались листья, их тени непрерывно двигались по ее телу, а древесная хижина негромко поскрипывала в своей колыбели из веток, и как там этот старый детский стишок про колыбель на дереве? Баю-бай детки на еловой ветке. [33] Баю-бай. Иг прикрыл за собой люк и задвинул его креслом, чтобы никто не застал их врасплох. Он тоже разделся, и какое-то время они качались вместе.
33
Строчка из детского стишка, перевод С. Маршака.
— А что тут за свечки и эти стеклянные фигурки? — спросила потом Меррин.
Иг встал на четвереньки, чтобы рассмотреть их поближе, а Меррин быстро села и звонко шлепнула его по заднице. Иг рассмеялся и отполз от нее на безопасное расстояние.
Затем он встал на колени у приставного столика. Менора стояла на обрывке грязного пергамента с надписью на иврите большими печатными буквами. Свечи в меноре сильно обгорели, образовав вокруг ее латунного основания целый лес восковых сталактитов и сталагмитов. Фарфоровая Мария — очень симпатичная еврейка в синей одежде — благочестиво опустилась на одно колено перед ангелом Господним — высокой жилистой фигурой в одеянии, похожем на тогу. Она тянулась вниз — видимо, к его руке, хотя фигурки стояли таким образом, что она трогала его золотое бедро и вроде бы тянулась к его члену. Божий посланник взирал на нее с высокомерным неодобрением. Второй ангел стоял чуть в стороне спиной к ним и, подняв к небу лицо, скорбно дудел в золотую трубу.
Какой-то шутник добавил к этой композиции серокожего инопланетянина с черными, фасетчатыми, как у мухи, глазами. Он стоял рядом с Марией и словно нашептывал что-то ей на ухо. Эта фигурка была не фарфоровая, а резиновая, похоже — по мотивам какого-то фильма; Иг подумал про «Близкие контакты». [34]
— А по-какому это написано? — спросила Меррин; она подползла и встала на колени рядом с ним.
— Иврит, — сказал Иг. — Это филактерия.
— Хорошо, что я сейчас на пилюле, — сказала Меррин. — А то ты забыл надеть свою филактерию.
34
То есть фильм Стивена Спилберга «Близкие контакты третьей степени» (1977).
— Филактерия — совсем не это.
— Я знаю, что не это, — сказала Меррин.
Иг ждал, улыбаясь каким-то мыслям.
— Так что же такое филактерия? — спросила Меррин.
— Ее евреи носят на голове.
— А я думала, что это ермолка.
— Нет, это совсем другая вещь, но ее евреи тоже носят на голове. Или, может быть, на руке, я точно не помню.
— И что там написано?
— Не знаю. Что-то из Писания.
— Похож на твоего брата, — сказала Меррин, указав на ангела с трубой.
— И совсем не похож, — сказал Иг.
Впрочем, если подумать, этот ангел с широким чистым лбом и благородными чертами лица и вправду сильно смахивал на Терри, играющего на трубе. Хотя Терри в жизни бы так не оделся, ну разве что на карнавал.
— И что же все это такое? — спросила Меррин.
— Это алтарь.
— Чего? — спросила Меррин, кивнув на инопланетянина. — Ты думаешь, это святилище инопланетян?
— Не знаю. Может, для кого-то эти фигурки очень важны. Может, они не дают о ком-то забыть. Я думаю, кто-то выстроил этот домик, чтобы в нем молиться.
— Я тоже так думаю.
— А ты хочешь молиться? — машинально спросил Иг и судорожно сглотнул, ощущая, что предложил ей нечто непристойное, нечто такое, что она может посчитать для себя оскорбительным.
Меррин взглянула на него из-под опущенных ресниц и лукаво улыбнулась, и ему впервые пришло в голову, что Меррин видит в нем некую сумасшедшинку. Она взглянула по сторонам, на окно, занавешенное колышущимися осенними листьями, на обветренные, освещенные солнцем стены, затем снова взглянула на Ига и кивнула.
— Конечно, — сказала она. — В тысячу раз интереснее, чем молиться в церкви.
Иг сложил ладони, опустил голову и открыл было рот, но Меррин его остановила.
— А чего ты не зажег свечи? — спросила она. — Тебе не кажется, что мы должны создать здесь обстановку благочестия? А то мы ведем себя так, словно это декорация для порнофильма.
В ящике стола нашелся мятый, весь в пятнах коробок спичек со странными черными головками. Иг чиркнул спичку, и она с шипением загорелась, выкинув язык белого пламени. Он стал передвигать ее от фитиля к фитилю, зажигая по очереди свечки. Однако расторопности ему не хватило, и на девятой свечке пламя подобралось к его пальцам. Он отбросил свечку, а Меррин вскрикнула.
— Господи, Иг, — спросила она, — ты не обжегся?
— Все в полном порядке, — сказал Иг, шевеля пальцами.
И все действительно было в порядке. Ему было ничуточки не больно.
Меррин закрыла спичечный коробок, хотела отложить его в сторону, но вдруг что-то заметила.
— Ха, — сказала она.
— Что?
— Ничего, — сказала Меррин и спрятала спички в ящик стола.
Затем она склонила голову, сложила ладони вместе и стала ждать. От вида ее обнаженной кожи, и гладких обнаженных грудей, и копны темно-рыжих волос у Ига перехватило дыхание. Он никогда еще не чувствовал себя таким голым — даже раздеваясь перед ней впервые. От того, как она терпеливо ждала, чтобы он начал молиться, его охватило сладостное иссушающее чувство, почти невыносимая любовь.
Совершенно голые, они стали молиться. Иг просил Господа помочь им хорошо друг к другу относиться, помочь возлюбить окружающих. Он просил Господа уберечь их от всякого зла и вдруг ощутил, как рука Меррин скользит по его бедру, ласково проникая между ногами. Он крепко зажмурился, ему потребовалось немалое усилие, чтобы закончить молитву. Когда он сказал «аминь», Меррин повернулась к нему, сказала «аминь», прижалась губами к его губам и притянула его к себе. Они вновь занялись любовью, а потом задремали друг у друга в объятиях, ее губы уткнулись в его шею.