Роковая кукла. Сборник фантастических романов
Шрифт:
Гекко обнял его и мягко ответил:
— Я не в состоянии помочь тебе. Это от меня не зависит. Нам нужно идти в другой мир.
Он зашагал прочь. Джим не отвечал, утомленный собственной вспышкой. Гекко пошел нисходящим коридором, за которым последовал другой, а за ним еще один. Они спускались все ниже и ниже, много глубже, чем когда-либо доводилось бывать Джиму, и глубже, возможно, чем приходилось спускаться любому из землян. На верхних уровнях им еще попадались другие марсиане, ниже не было ни одного.
Наконец Гекко остановился в небольшом помещении глубоко под землей. От других оно отличалось полным отсутствием декораций; его
— Это ворота в другой мир.
Джим поднялся.
— А? — сказал он. — Что ты имеешь в виду? — а затем старательно перевел свой вопрос на местный язык. Впрочем, напрасно: Гекко не слышал его. Джим вытянул шею и посмотрел вверх. Гекко стоял совершенно неподвижно, твердо опираясь на ноги. Его глаза были открыты, но безжизненны. Гекко погрузился в «иной мир».
— Боже мой, — забеспокоился Джим, — он, безусловно, нашел самое подходящее время, чтобы выкинуть такой трюк.
Он не мог решить, что же ему теперь делать: попытаться в одиночку отыскать путь наверх или ждать Гекко. Туземцы, по слухам, обладали способностью погружаться в транс на недели, но док Макрей высмеивал подобные утверждения.
Он решил хотя бы недолго подождать и, обняв колени руками, сел на пол. Он заметно успокоился и не слишком спешил, как будто Гекко сумел заразить его по дороге своим бесконечным спокойствием.
Спустя весьма неопределенный промежуток времени в комнате стало темнее. На сей раз Джим не волновался; полностью умиротворенный, он вновь испытывал то огромное счастье, которое открылось ему во время двух «совместных вознесений».
Вдали крошечное пятно засветилось и стало расти. Но мрак в маленькой, жемчужно-серой комнате не рассеялся. Вместо этого из пятна возник природный ландшафт. Впечатление было, будто с помощью цветного стереоскопического кинопроектора демонстрировалась последняя и лучшая из работ Голливуда.
О том, что она не была привезена с Земли, Джим догадался потому, что картина, хотя абсолютно реалистичная, не имела ни сюжета, ни дешевого коммерческого финала.
Казалось, что он видит поросль вдоль канала с высоты одного фута над поверхностью. Изображение постоянно блуждало, как будто камера была установлена на очень низкой тележке, то и дело цеплявшейся за стебли растений. Изображение быстро смещалось на несколько футов, останавливалось, затем полностью менялось и вновь приходило в движение, но никогда «точка зрения» не отрывалась высоко от поверхности. Иногда оно описывало полный круг, давая панораму в 360 градусов.
Во время одного из таких оборотов Джим заметил водянщика. Было бы совершенно не удивительно, если бы он не узнал его, так как тот выглядел фантастически огромным. По мере приближения он заполнил весь экран. Но нельзя было не узнать эти изогнутые как турецкий ятаган клешни, внушающее леденящий ужас зияющее отверстие хобота, эти тяжело ступающие лапы и не ощутить особенно тошнотворное отвращение, вызываемое всем его обликом. Джим почти почувствовал его запах.
Точка, с которой велось наблюдение, не менялась, она застыла, в то время как мерзкое чудовище неотвратимо приближалось в последнем броске. В самый последний момент, когда оно заполнило экран, что-то произошло. Лицо — вернее то, что его заменяло, — исчезло, развалившись на куски, и чудовище рухнуло дымящейся грудой.
Изображение совершенно исчезло, и несколько секунд на экране вращался
— Ну что за прелестный малыш!
Изображение появилось снова, как будто подняли занавес, и Джим увидел другое лицо, почти столь же чудовищное, как безликий ужас, который оно сменило.
Хотя лицо заняло весь экран и было причудливо искажено, Джим без труда опознал в нем респиратор колониста. Но наиболее поразительный, чуть не выведший его из состояния спокойного равновесия, с которым он созерцал этот театр теней, факт заключался в том, что он узнал эту маску. Она была раскрашена теми самыми тигриными полосами, которые за четверть кредитки замазал Смёзи. Именно так некогда выглядела его собственная маска.
Он услышал, как его собственный голос произнес:
— Ты слишком мал, чтобы бродить здесь в одиночестве, другая такая тварь может в самом деле поймать тебя. Я, пожалуй, возьму тебя домой.
Теперь изображение двигалось через заросли вдоль канала на большей высоте, раскачиваясь и подпрыгивая в такт шагам мальчика. Вскоре «камера» выбралась на открытую местность и вдали показались похожие на звезду очертания Южной колонии и полусферы ее куполов.
Джим приноровился к ситуации, в которой он наблюдал и слышал самого себя, и освоился с восприятием всего окружающего глазами Виллиса. Воспроизводимое было абсолютно не отредактировано: без единого пропуска воспроизводилось все, что увидел и услышал Виллис с момента, когда Джим взял его впервые под свое покровительство. Зрительная память Виллиса была не всегда точна, на нее, казалось, влияло его собственное понимание увиденного и то, насколько он к этому привык. Джим — тот «Джим» в театре теней — сначала обладал тремя ногами и прошло некоторое время, прежде чем воображаемый отросток исчез. Остальные действующие лица: мать Джима, старый док Макрей, Фрэнк развились из бесформенных пятен в четкие, хотя слегка искаженные изображения.
С другой стороны, каждый звук воспроизводился с полной ясностью и точностью. По мере того, как Джим смотрел и слушал, он обнаружил, что Виллис наслаждался каждым звуком, с особым восхищением внимая голосам, новизна и сила воздействия которых не притуплялась.
Больше всего ему нравилось наблюдать себя сквозь призму восприятия Виллиса. Попрыгунчик относился к Джиму с теплотой и мягким юмором. Джим «на экране» был лишен величия, но окружен глубокой заботой; его любили, но не уважали. Он, то есть сам Джим, был большим бестолковым слугой, полезным, но прискорбно ненадежным в своих поступках, подобно плохо выдрессированной собаке. Что до других человеческих существ, то они представляли собой загадочные создания, в общем безвредные, однако непредсказуемо опасные при движении. Это представление попрыгунчика о людях чрезвычайно позабавило Джима.
Так, день за днем, неделя за неделей, разворачивались события, включая даже периоды темноты и спокойствия, когда Виллис сворачивался, чтобы поспать, или когда его запирали. Вот дело дошло до Малого Сёртиса и до плохого периода, когда Джим пропал. Хоу предстал в качестве презираемого голоса и пары ног. Бичер был безликим ничтожеством. Так продолжалось, шаг за шагом, и Джим почему-то не устал и не утомился. Он просто был внутри цепи событий и разорвать ее ему было не проще, чем Виллису, — да он, собственно говоря, и не пытался. В конце концов она завершилась в марсианском городе Циния, и все погрузилось во тьму и безмолвие.