Роковая женщина
Шрифт:
Артур предупреждал ее об этом, но она убедила себя, что он преувеличивал. Должна ли она теперь бежать, уехать куда-нибудь, может быть, в Европу, и предоставить всем этим заниматься юристам? Но это значит — оставить Роберта безнаказанным за организацию покушения на нее. И что мешает ему повторить попытку?
— Сейчас будет немного неприятно, — услышала она слова доктора к в следующий миг ощутила боль, такую резкую, что должна была сдержать дыхание, чтобы не закричать. Она открыла глаза и увидела, как врач склонился над ней: на его бровях блестели капли пота, глаза были сильно увеличены мощными очками,
Внезапно она вообще перестала что-либо чувствовать. Увидела — или подумала, что видит — сквозь пелену тумана Артура. Одетый в свой обычный темно-синий банкирский костюм, он стоял рядом, глядя на нее с выражением сочувствия. Однако в его лице было не только сочувствие, но что-то еще — суровость, даже некая нетерпимость.
Она потянулась, чтобы дотронуться до него, и ощутила рукопожатие. И сразу осознала, что рука — не Артура. Она была меньше, много меньше, с длинными, тонкими пальцами, изысканная холеная рука, на коже которой, однако, уже проступили старческие пятна.
— Я выехала сюда, как только узнала, — сказала Элинор Баннермэн.
— Простите меня. Я думала, что это Артур.
— Да?
— Мне действительно казалось, что он был здесь.
— Конечно. — Ее голос стал более мягок — даже удивительно. — Я тоже иногда видела своего покойного мужа — многие месяцы после его смерти. Заходила в спальню, а он уже был там, лежал в постели в очках для чтения. — Она сделала паузу и грустно добавила. — А потом он исчезал.
В висках у Алексы стучало. Ей было трудно сосредоточиться на том, что говорит миссис Баннермэн.
— У нас давно уже не было несчастных случаев на охоте, — продолжала та. — Ни разу с тех пор, как Вилли Очинклек, глупец, подстрелил загонщика. Вам больно?
— Не очень. Немного неприятно.
— Я думаю. Но вы не выглядите как те, кому «немного неприятно». Скорее, как те, кто испытывает сильную боль. Это видно по глазам. Боль, я имею в виду. Тут не ошибешься. Как у лошади, сломавшей ногу. Я видела то же выражение в глазах первой жены Артура, бедняжки, когда она умирала от рака.
— Я не испытываю такой боли, миссис Баннермэн.
— Да? Прекрасно. Но тогда — какую же боль вы испытываете?
— Не знаю, смогу ли я сказать вам.
Миссис Баннермэн постучала длинным, полированным ногтем по запястью Алексы, словно птица поскребла когтем.
— Думаю, вы должны. Мистер Букер стоит у лестницы с очень мрачным выражением лица. Я знаю, что значит, когда у юристов мрачный вид. Как и врачи, они не любят сообщать дурные новости. Поскольку здешний доктор — подобострастный мелкий подхалим, но вполне компетентный, я полагаю, — сказал мне, что ваши раны поверхностны, и он не ждет осложнений, плохие новости вряд ли касаются вашего здоровья.
Алекса собралась с мужеством.
— Это был не несчастный случай.
Миссис Баннермэн не выказала ни удивления, ни потрясения.
— Ясно, — сказала она.
— Какой-то человек пытался меня убить. Он прятался в старом колодце, у каменной стены…
Миссис
— Знаю это место. Насколько я помню, у колодца большая голубая ель. Но что вы там делали? Мы не стреляли фазанов в лесу.
— Туда отвел меня Роберт.
Последовала долгая пауза.
Миссис Баннермэн нажала кнопку вызова медсестры, которая незамедлительно просунула голову в дверь.
— Будьте любезны, принесите нам чаю.
Медсестра, пухлая молодая женщина, казалось, готова была заявить, что она — не служанка, но один взгляд на миссис Баннермэн заставил ее передумать.
— Чаю? — спросила она так, будто это было нечто экзотическое. — Я не уверена…
— Благодарю вас, — твердо произнесла миссис Баннермэн, и медсестра исчезла. — Так вот почему мистер Букер выглядит столь мрачно.
Спокойствие миссис Баннермэн изумило Алексу. Дошло ли до нее? Поняла ли она, в чем Алекса обвиняет Роберта? На миг ей подумалось, не выжила ли миссис Баннермэн за одну ночь из ума, как это порой бывает со стариками. Однако стоило лишь взглянуть ей в глаза, чтобы понять, что ее отнюдь не поразил маразм. Она казалась даже более спокойной, чем обычно, словно предполагаемый убийца был всего лишь мелкой неприятностью в упорядоченном образе жизни Кайавы, вроде чашки, разбитой горничной, или старого дерева, поваленного бурей.
— Вы уверены, что этот человек стрелял в вас?
— Абсолютно уверена. Я видела его лицо.
Миссис Баннермэн вздохнула. Выражение ее лица было непроницаемым, словно она готовилась услышать еще худшее известие, как, без сомнения, делала всю жизнь.
— Вы его знаете? — спросила она.
— Нет. Но я знаю, кто он.
Раздался стук в дверь, и возникла медсестра с подносом. Миссис Баннермэн поблагодарила ее, хотя на поднос взглянула так, будто никогда не видела чая в пакетиках. Как только медсестра вышла — а она, похоже, спешила удалиться от миссис Баннермэн как можно быстрее, — Элинор налила две чашки чая и протянула одну Алексе. Из своей она отпила с выражением аристократического отвращения. — Это не то, к чему следует привыкать, не правда ли? — спросила она. — Впрочем, неважно, Что вы собираетесь делать?
— Я должна сначала подумать.
— Я тоже так считаю. Вы уже сообщили в полицию?
— Пока нет.
Дверь отворилась, и, нервно улыбаясь, заглянул доктор.
— Думаю, пациентке сейчас нужно немного отдохнуть, — извиняющимся тоном сказал он.
Миссис Баннермэн бросила на него ледяной взгляд.
— Лучше займитесь своим делом, — фыркнула она. — И конечно, простой факт, что вы доктор, не освобождает вас от обязанности стучать в дверь, перед тем, как войти в комнату к дамам.
— Ну… нет. Я хотел сказать — да. Конечно, я могу зайти позже.
— Вот именно.
Дверь захлопнулась.
— Экий нахальный человечишко, — сказала миссис Баннермэн. — Но он, вероятно, прав. Вам нужно отдохнуть.
— Со мной все в порядке.
— Мне кажется, у вас лихорадка, — заявила миссис Баннермэн с властностью, делавшей ее мнение непререкаемым. — Вы не считаете возможным, что это была выходка анархиста или сумасшедшего?
— Нет, я так не думаю.
Миссис Баннермэн словно бы смотрела вдаль.