Роковое совпадение
Шрифт:
Я уже готова высказать Калебу все, что думаю о том, что он не пришел на слушание, но это может подождать — сначала я крепко прижму к себе Натаниэля, чтобы он чуть ли не слился со мной. Я суетливо жду, пока помощник шерифа отопрет камеру и выведет меня в приемную департамента. Там я вижу знакомое лицо, но не то.
— Я внес залог, — говорит Патрик. — Калеб выписал мне чек.
— Он… — начинаю я, а потом вспоминаю, кто передо мной стоит. Хоть это и Патрик, но все же… Я удивленно смотрю
Патрик хватает меня за руку и разворачивает к себе.
— Прекрати! — Боль сковывает его лицо. — Нина, пожалуйста, прекрати!
Он знает, конечно, он знает. Это же Патрик. В некотором роде я испытываю облегчение: больше не нужно притворяться, наконец-то появилась возможность поговорить с человеком, который тебя поймет. Он выводит меня через служебный вход и усаживает в свой «Форд-Таурус». На стоянке много фургончиков прессы; спутниковые тарелки, словно невиданные птицы, сидят на крышах. Патрик швыряет мне на колени что-то тяжелое — толстый экземпляр «Бостон Глоуб».
«НАД ЗАКОНОМ», — гласит заголовок. И подзаголовок: «В Мэне застрелен священник. Библейское правосудие окружного прокурора». И цветное фото, когда меня схватили Патрик и судебные приставы. В правом углу снимка в луже собственной крови лежит отец Шишинский. Я с трудом различаю зернистый профиль Патрика.
— Ты знаменитость, — негромко говорю я.
Патрик молчит. Он смотрит на дорогу, сосредоточившись на том, что впереди.
Раньше я могла говорить с ним обо всем. Мой поступок не мог ничего изменить. Но когда я смотрю в окно, то вижу все в ином свете: по улице бегут двуногие кошки, на подъездных дорогах кружатся цыгане, в двери стучатся зомби. Почему-то я забыла о Хеллоуине — сегодня все не те, какими были еще вчера.
— Патрик… — начинаю я.
Он обрывает меня и качает головой:
— Нина, достаточно уже. Каждый раз, когда я думаю о том, что ты наделала, я вспоминаю ту ночь в «Текиле-пересмешнике». Вспоминаю свои слова.
«Таких людей нужно отстреливать». До этого мгновения я не вспоминала его слова. Или вспоминала? Я тянусь через сиденье к плечу Патрика, чтобы успокоить его — это не твоя ошибка! — но он уклоняется.
— Что бы ты там ни подумал, ты ошибаешься. Я…
Патрик сворачивает на обочину дороги.
— Пожалуйста, ничего мне не говори. Я буду выступать свидетелем на суде над тобой.
Но я всегда доверяла Патрику. Забиться снова в скорлупу невменяемости кажется еще безумнее, как в костюм на два размера меньше. Я поворачиваюсь к нему с немым вопросом в глазах, и, как обычно, он отвечает раньше, чем я успеваю озвучить свой вопрос.
— Поговори лучше с Калебом, — советует он и снова вливается в струю полуденного движения.
Иногда, когда берешь на руки своего ребенка, чувствуешь под ладонями
— Мамочка!
«Да, — думаю я, — это того стоило!»
Поверх головы сына я замечаю Калеба. Он с невозмутимым лицом стоит поодаль. Я говорю:
— Спасибо за чек.
— Ты знаменитость, — сообщает мне Натаниэль. — Я видел твою фотографию в газете.
— Парень, может, возьмешь какой-нибудь фильм и посмотришь в моей комнате? — предлагает Калеб.
Натаниэль качает головой:
— А мамочка придет?
— Скоро приду. Сначала мне нужно с папой поговорить.
Мы занимаемся своими родительскими обязанностями: Калеб укладывает Натаниэля на нашей огромной кровати, пока я жму на кнопки, включаю диснеевский мультфильм. Кажется естественным, пока он лежит в спальне, погрузившись в мир фантазии, что мы с Калебом идем в спальню сына, чтобы осознать, что такое реальность. Садимся на узкую кровать, которую окружает аппликация — стая амазонских древесных лягушек и радуга ядовитого цвета.
— Что, черт побери, ты наделала, Нина? — без экивоков нападает на меня Калеб. — О чем ты думала?
— С тобой беседовала полиция? У тебя неприятности?
— С чего бы это?
— Потому что полиция не знает, не планировали ли мы это с тобой заранее.
Калеб обхватывает себя руками за плечи.
— Значит, вот что ты сделала? Спланировала все?
— Я хотела, чтобы все выглядело как спонтанное решение, — объясняю я. — Калеб, он обидел Натаниэля. Он сделал ему больно. И собирался остаться безнаказанным.
— Ты этого точно не знаешь…
— Знаю. Я вижу такое каждый день. Но на этот раз речь идет о моем сыне. Нашем сыне. Сколько лет, как ты думаешь, Натаниэля будут мучить кошмары? Сколько лет ему придется принимать успокоительное? Наш сын уже никогда не станет прежним. Шишинский отнял частичку нашего сына, и мы никогда не сможем ее вернуть. Почему же мне не ответить ему тем же?
«Мы должны отвечать ударом на удар, — вспоминаю я, — чтобы навсегда отучить людей бить нас».
— Но, Нина, ты… — Он даже не в силах этого произнести.
— Когда ты все узнал, когда Натаниэль назвал его имя, что первое пришло тебе в голову?
Калеб опускает взгляд:
— Мне хотелось его убить.
— Да.
Он качает головой:
— Шишинского ждал суд. Его бы наказали за то, что он сделал.
— Слишком мягко. Нет такого наказания, которое могло бы искупить то, что он сделал, и тебе это прекрасно известно. Я поступила так, как хотел бы поступить любой родитель. Мне просто приходится разыгрывать из себя сумасшедшую, чтобы это сошло мне с рук.