Роковое совпадение
Шрифт:
— И сейчас вы пытаетесь помочь ей выбраться из этих неприятностей, не так ли?
Питер не успевает ответить, как Квентин отдает свидетеля защите. Фишер встает, застегивает пиджак. Я чувствую, как по спине течет струйка пота.
— Кто первым заговорил, мистер Эберхард? — спрашивает он.
— Натаниэль.
— Что он сказал?
Питер смотрит на перила заграждения. Ему уже известно, что Натаниэль опять потерял речь.
— Произнес мое имя.
— Если вы не хотели усложнять жизнь Нине, то почему просто
— Потому что меня позвал Натаниэль. А после… после насилия он на некоторое время перестал разговаривать. С тех пор как это случилось, я впервые услышал, что он заговорил. Я просто не мог развернуться и уйти.
— Именно в этот момент из-за угла вышел мистер Браун и увидел вас?
— Да.
— Вы с Ниной обсуждали дело?
— Нет.
— Вы когда-либо располагали внутренней информацией по этому делу?
— Нет.
— Она когда-нибудь о чем-то вас просила?
— Нет.
— Вы вообще занимаетесь делом Нины Фрост?
Питер качает головой.
— Мы всегда были друзьями. Но я знаю, в чем заключается моя работа, и свои обязанности как офицера в этом суде. И меньше всего я хочу впутываться в это дело.
— Спасибо, мистер Эберхард.
Фишер садится рядом со мной за стол. Квентин Браун поднимает голову и смотрит на судью:
— Ваша честь, обвинению добавить нечего.
«И не только ему», — думаю я.
Калеб не может отвести от нее глаз, он просто шокирован. Его жена, которая всегда выглядела свежей и одетой с иголочки, сидит в оранжевой робе. Ее волосы напоминают облако вокруг головы, под глазами темные круги. На тыльной стороне ладони у нее порез, а один из шнурков развязан. У Калеба появляется непреодолимое желание опуститься на пол, завязать шнурок на два узла и зарыться головой в ее колени.
Он понимает, что можно ненавидеть человека и одновременно сходить от него с ума.
Фишер перехватывает этот взгляд, возвращая Калеба к исполнению его обязанностей. Если он напортачит, Нине, скорее всего, не позволят вернуться домой. С другой стороны, Фишер предупреждал, что, даже если он будет безупречно выступать в суде, ее все равно могут оставить под арестом в ожидании суда.
Калеб откашливается и представляет, что плывет в океане слов, пытаясь удержать голову над водой.
— После того как вы узнали об изнасиловании, когда Натаниэль вновь заговорил?
— Недели три назад. В тот вечер, когда к нему пришел поговорить детектив Дюшарм.
— С того вечера его речевая способность улучшилась?
— Да, — отвечает Калеб. — Он почти вернулся к своему обычному состоянию.
— Сколько времени проводила с ним мать?
— Больше, чем обычно.
— Каким вам показался Натаниэль?
Калеб на мгновение задумывается.
— Более счастливым, — признается он.
Фишер отходит и становится у Нины за спиной.
— Что
— Он впал в истерику. Рыдал так сильно, что не мог дышать, и совсем не разговаривал. — Калеб смотрит Нине в глаза и преподносит ей подарок: — Он постоянно жестом показывал «мама».
Она издает негромкий звук, словно котенок. Калеб теряет дар речи, ему приходится просить Фишера повторить следующий вопрос.
— За минувшую неделю Натаниэль вообще разговаривал?
— Нет, — отвечает Калеб.
— Вы возили Натаниэля к матери?
— Один раз. Для него эта встреча оказалась очень… тяжелой.
— Что вы имеете в виду?
— Он не хотел уходить, — признается Калеб. — Мне пришлось буквально силой его вытаскивать, когда время свидания закончилось.
— Как ваш сын спит по ночам?
— Он не спит, пока я не уложу его в свою постель.
Фишер серьезно кивает:
— Как вы считаете, мистер Фрост, вашему сыну нужна мать?
Квентин Браун тут же вскакивает с места:
— Протестую!
— Это слушание о мере пресечения, поэтому разрешаю этот вопрос, — отвечает судья. — Мистер Фрост?
Калеб видит проплывающие перед ним ответы. Их так много. Какой из них выбрать? Он открывает рот, потом закрывает, чтобы начать сначала.
В это мгновение он замечает Нину. У нее лихорадочным блеском горят глаза, и Калеб пытается вспомнить, почему этот взгляд кажется ему таким знакомым. Потом его осеняет: именно так она смотрела несколько недель назад, когда пыталась убедить молчаливого Натаниэля, что он просто должен говорить от всего сердца, что любое слово лучше, чем молчание.
— Мы оба хотим, чтобы она вернулась, — наконец находит он правильный ответ.
На середине свидетельских показаний доктора Робишо я понимаю, что именно на таком заседании мы бы присутствовали, чтобы осудить священника, если бы я его не убила. Информация, которую предоставляет врач, крутится вокруг растления Натаниэля и последствий этого преступления. Психиатр посвящает суд в подробности своего знакомства с Натаниэлем, в оценку сексуального насилия и результаты сеансов психотерапии. Рассказывает, как он использовал язык жестов.
— Натаниэль достиг той стадии, что вновь стал говорить? — спрашивает Фишер.
— Да, после того как в устной форме раскрыл детективу Дюшарму имя обидчика.
— И с тех пор, насколько вам известно, он нормально разговаривал?
Психиатр кивает:
— Все лучше и лучше.
— Вы видели мальчика на прошлой неделе, доктор?
— Да. Мне позвонил его отец. В пятницу вечером. Он был очень расстроен. Натаниэль опять перестал разговаривать. Когда я увидела ребенка в понедельник утром, его состояние значительно ухудшилось. Он был замкнут, не шел на контакт. Я даже не могла заставить его общаться жестами.