Роковой роман Достоевского
Шрифт:
– Спасибо, мне очень нравится ваша работа, – улыбнулась, посмотрев на свое отражение, клиентка.
Вера перехватила в зеркале взгляд работающей напротив коллеги и едва заметно пожала плечами. Да, работа сделана плохо, никто и не спорит. Через неделю слишком сильно профилированные концы повиснут, как пакля, и будут сечься. Пока этого не видно за счет профессиональной укладки. Но стоит клиентке пару раз самостоятельно посушить волосы феном, и все недоработки мастера станут заметными. Работа сделана плохо, и это особенно обидно, потому что девочка, забежавшая подстричься, не должна страдать из-за того, что у парикмахера все из рук валится…
Проводив
Сегодня должны прийти еще три человека. Причем одна дама – с очень сложными, тонкими и редкими волосами. Но она работает на телевидении, стрижка должна быть безупречна. С ней и в нормальном настроении намучаешься. А уж теперь… Нет, лучше и не браться.
– Аллочка, давай звони клиентам, отменяй мою запись, – краснея, сказала Вера. Врать стыдно, но говорить правду больно, поэтому пусть лучше будет стыдно, чем больно. – Я чувствую, что заболела, меня знобит.
Администратор сочувственно вздохнула:
– И правда, вид у тебя неважный. Давай я тебе такси вызову, а ты пока в баре посиди, чаю выпей. Я вчера купила хороший, с мятой. Ты очень бледная…
Вера послушно прошла в комнатку, где иногда ждали своей очереди клиенты. Села за барную стойку, открыла какой-то журнал.
С глянцевой страницы солнечно улыбнулся Влад.
Эти очки от Dior они купили в Париже. А эта простенькая на вид рубашечка стоит 500 евро, авторская работа российского дизайнера, Влад обожает эксклюзивные шмотки. Вот здесь, на его щеке, едва заметная тень. А был синяк, синячище огромный, Влад впервые после огромного перерыва сел на велосипед и гордо въехал в столб. Она долго замазывала этот синяк, но ни хороший тональный крем, ни обработка снимков окончательно синеву не убрали. Кто знает – тот заметит…
В любимом лице знакома каждая черточка. Тело Влада изучено до миллиметра, и каждый из них – любимый, волнующий. Только губы не понятны. Губы как губы, не большие, не маленькие, красивые. Только почему-то больше десяти лет уже – самый сладкий, самый нежный десерт.
Очень больно представлять все любимые миллиметры и лучший десерт в другой постели, в других руках. Гордость отчаянно царапает душу: уходи и не смотри! Надо себя уважать!
И действительно хочется уйти и не видеть. Наверное, потому, что подсознательно знаешь: много-много любимых миллиметров все равно вернутся, примчатся, согреют, не отпустят.
Но когда интуитивно чувствуешь: не вернутся? Когда отчетливо понимаешь: формально рядом, но уже не вместе? Тогда все меняется. Вместо ревности – просто боль и растерянность. Как жить, как работать, как… все? А ведь, видимо, придется учиться. Влад и раньше мог уйти в творческий запой, любовный загул. Бывало: просто отключал телефон или не отвечал на звонки, не предупреждал, ничего потом не объяснял. Но любовь – сканер. Все понятно без слов. Такого, что происходит теперь со Владом, раньше никогда не было…
Вера отложила журнал, раскрыла пухлую потрепанную газету.
В глаза сразу же бросилось объявление: «Мужчина, имеющий опыт боевых действий в „горячих точках“, выполнит деликатные поручения, конфиденциальность гарантируется».
У любви отказывают тормоза, и она ускользает.
Даже шантаж не является забором, которым можно изолировать дорогого человека.
Надо прибегать к кардинальным мерам, надо бороться.
«Лика, ты сама меня вынудила, – думала Вера, переписывая указанный в газете номер телефона. – Я просто тебя убью. И если меня не вычислят, то у Влада будет очень хорошая утешительница. Он пострадает и прекратит тебя любить, рано или поздно. А я всегда буду рядом. И может быть, он еще вернется…»
Вера переписала телефон, рассчитывая добраться до дома и там спокойно переговорить с мужчиной.
Но уже через минуту разорвала салфетку на мелкие клочки, выбросила их в мусорное ведро.
Это – не выход.
Убивая другого, убиваешь себя.
Какая разница, вернется Влад или нет? Если руки запачканы кровью – разве важно, целует ли их любимый? Все в точности как у Достоевского. «Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!..»
Из Живого Журнала Helen
Тема: что такое предательство?
Настроение: depressed
Музыка: Юлия Савичева, «Отпусти меня»
Доступ: только мне (личное)
It’s way more simple to decide to do it than to do it. [56] Сначала я собиралась отправиться в милицию утром. И струсила. У меня сразу же нашлась масса причин отложить это не самое приятное мероприятие. Лекция по переводу, на которой преподша всегда отмечает присутствующих, заказанные в библиотеке книжки для подготовки реферата. А еще страх. Я видела ментов только по телевизору. В сериалах они вроде симпотные мальчеги, особенно тот, с овчаркой Мухтаром. А какие в реале?
56
Решиться сделать намного проще, чем сделать ( англ. ).
Я думала потусоваться в универе, а потом, собравшись с духом, идти к ментам. Но все вышло иначе. В перерыве после первой пары мне позвонил какой-то мужик.
После его фразы «Виктора Васильевича арестовали» я на пару минут впала в конкретный ступор.
Arrested. So it’s true. My husband is guilty. [57] Он действительно убил, по-настоящему. Конечно же, я ведь сама вчера видела, как он отстирывал кровь. Отстирывал в горячей воде, а кровь надо смывать холодной, на рубашке осталось бурое пятно. Витю поймали. Поймали…
57
Арестовали. Значит, правда. Мой муж виновен ( англ. ).
Мужик тем временем спросил:
– Поняла?
Я ничего не поняла, он снова пустился в объяснения, после чего я догнала: разговариваю с адвокатом… Мужа забрали прямо в офисе, секретарша быстро связалась с адвокатом, и ему удалось даже присутствовать на допросе. Он рассчитывает еще получить свидание и просит, чтобы я вернулась домой, собрала вещи для Виктора.
Собрать вещи, легко сказать. Два часа я тупо бегала по квартире, хватаясь то за ноутбук, то за портплед, то за любимую Витину чашку для чая.