Роковые годы. Новые показания участника
Шрифт:
Гатовский – начальник Штаба. Вернуться в дивизию, к своим, с кем так много пережито, с ними встретить неизбежную катастрофу – это ли не идеал каждого…
Отвечаю: «С восторгом». Половцов говорит: «Оставь, еще успеешь. У меня для тебя другие планы».
Не получая дальнейших извещений, начинаю беспокоиться.
В начале августа ко мне является бывший сослуживец, способный, лучший, незаменимый секретный сотрудник Петроградской контрразведки Я-н, тот самый, который ходил на Суменсон, а вообще получал самые трудные задания и их распутывал [120] . Он просит его перевести в Главное управление Генерального штаба. Я категорически отказываюсь, так как не могу себе
120
Мой предшественник полковник Якубов должен знать этого агента: Я-н из его состава контрразведки.
После ухода следователя В. ее начальником был назначен Миронов, доверенный Керенского, чем осуществилось заветное желание Керенского, о котором мне много раз говорил, смеясь, Балабин [121] .
Я-н сильно нервничает. Выслушав мой отказ, он говорит, что в таком случае просто оставит этого рода деятельность, которой в новой обстановке заниматься не может [122] .
– Так я вам скажу, и вы сами увидите, в какую историю я сейчас влечу. Вчера Миронов приказал мне познакомиться с Милюковым и Родзянко и взять их во «внутреннюю обработку».
121
См. гл. «Петроградская трясина». Было время, когда Керенский хотел подчинить меня Миронову, но Балабин заявил, что между мной и им никого не допустит.
122
Не знаю, ушел ли он в действительности.
Да, действительно, в этой истории, куда он собирается «лететь», бесконечно далеко от преследования шпионов и борьбы с большевиками. Можно не соглашаться с политическими убеждениями этих двух людей, но тратить на них и без того небольшие силы, лучшие силы, направленные против большевиков, значит – не отдавать себе отчета в том, что происходит кругом. Захватив организацию, созданную кое-как, с большим трудом, принялись ее разрушать и переделывать в орган борьбы с контрреволюцией, который за полгода не сумели построить, несмотря на все старания Совета.
Пусть так, но кто же займется немцами и большевиками? На Московском Государственном совещании 13 августа, как ни высчитывалось заранее и большинство, и меньшинство, Россия все же многое узнала из того, что происходит на петроградском плацдарме. Узнала многое, хотя далеко не все; а замкнутый круг лиц, взявших на себя ответственность перед страной, ясно увидел, правда, еще издалека, волну возмущения, которая не преминет его смыть, когда докатится. Но у страха глаза велики. Угроза показалась многим гораздо ближе, чем была на самом деле. По опыту июльских дней они вернулись к методу арестов вправо, наудачу.
22 августа утром открываю газету и не могу опамятоваться: Главнокомандующий арестовал Великого Князя Михаила Александровича [123] .
Спешу в Штаб округа, к Главнокомандующему.
– Вашим именем арестован Великий Князь. Да ведь он рыцарь, выше всех подозрений! Как допустили вы подобную несправедливость?!
– Вот так, – прерывает меня Васильковский, – как вы, именно вы, могли подумать, что я замешан в эту историю?! Ведь вы же хорошо знаете, что такие аресты происходят без моего ведома. Я сам узнал об этом сейчас, из газет, и возмущен не меньше вашего. Здесь решительно все идет мимо меня.
123
Всего два дня тому назад я был у Великого Князя в Гатчине (см. гл. «Светлой памяти Великого Князя Михаила Александровича»).
– Но как же вы можете мириться, что вашим именем проделываются такие вещи? Уйдите!
– Именно сегодня я и решил уйти.
В Штабе округа старые сослуживцы обступили меня – перебивая друг друга, они спешат поделиться своими маленькими, иногда характерными впечатлениями.
Начальник строевого отделения не может успокоиться, прежде чем не расскажет о новом, неприятном для него происшествии с Нахамкесом.
– Как, опять Нахамкес! Все он же. Но ведь это так старо! Никуда от него не денешься!
– Да вы послушайте. Мы выдаем пропуска на выезд в Финляндию. Очередь, как всегда, занимает всю лестницу и кончается на тротуаре. Является Нахамкес, не желает ждать, требует выдать пропуск ему первому. Публика возмущается, волнуется. Я его – в очередь, а Нахамкес – обратно. Я опять, а он – назад, и так несколько раз, пока я не сказал, что он такой же, как и все другие. Нахамкес грозит начальником Штаба, уходит и действительно приводит Багратуни, который приказывает выдать разрешение на выезд немедленно. Ну, думаю, хорошо, я ж тебе устрою пропуск! Выписываем ему фамилию Нахамкеса. Он вскипел, кричит: «Не Нахамкес, а Стеклов!» Я кричу: «Не Стеклов, а Нахамкес! Никакого Стеклова не знаю, а следую точным указаниям документов!» Он опять к Багратуни, снова его приводит, после чего получает свой билет под псевдонимом.
По-видимому, Багратуни еще разбирается… В наше время Нахамкес попал в Штаб всего один раз и не гулял так свободно по комнатам…
Ординарец начальника Штаба – штабс-ротмистр Гончаров, наш старый офицер – сильно взволнован. Он говорит, что всю ночь дежурил при Багратуни и сам хотел, как раз сегодня утром, прийти посоветоваться со мной, что ему делать. Всю ночь при нем обсуждался план новых репрессий. Решено, что Савинков и Миронов едут сегодня в Ставку арестовать Лигу офицеров [124] . Вот это очень серьезный шаг, который может вызвать оглушительные на всем фронте последствия. В порядке растерянности, обвиняя офицеров в контрреволюции, они могут одним махом порвать последние связи офицера с солдатом…
124
Я не состоял членом этой Лиги.
В своих воспоминаниях, на странице 19, Савинков пишет, что по поручению Керенского должен был просить Корнилова только о переводе правления Лиги офицеров из Ставки [125] . Но дальше, на странице 21, у него самого вырывается вдруг такая фраза: «Просьбу эту ген. Корнилов уважил без возражений, прибавив, что если в Ставке есть заговорщики, то он арестует их своею властью». Слова самого Верховного Главнокомандующего, что он арестует «своею властью», наводят на мысль, что в разговоре с ним Савинкова шла речь об аресте и по инициативе какой-то другой власти. Но для меня эта фраза не представляет загадки, так как более точное сообщение Гончарова, как увидим ниже, подтвердилось тогда же совсем иным и случайным путем.
125
Савинков Б. К делу Корнилова, 1919.
– Но как же, – спрашиваю я Гончарова, – они могут это проделать в Ставке? Какими силами?
– Вопрос уже обсуждался, – через могилевский Совет солдатских и рабочих депутатов.
Только этого не хватало! Разводить из Петрограда междоусобие в Ставке!
Решение мое принято немедленно: еду в Могилев, предупрежу Лигу, буду просить Корнилова заявить протест Армии на арест Великого Князя. Наконец, узнаю, где же мой Штаб
Кавказской Туземной конной дивизии. Только надо очень торопиться, чтобы поспеть вовремя.