Роковые иллюзии

Царев Олег Иванович

«Мы обнаружили партийную линию и спрашиваем вашего мнения», — передал Короткое в Москву 18 апреля 1941 г. Это было серьезное отступление от правил работы,

установленных НКВД, и нарушало принятые методы работы, действовавшие с конца 20-х годов, когда их установил Артузов [891] . Теперь Центр стоял перед дилеммой: Короткое не считал возможным расспрашивать Шульце-Бойзена о его партийной деятельности, поскольку пришлось бы непосредственно вмешаться в дела Коминтерна. «Что делать?» — спрашивал Короткое, поясняя, что, заняв жесткую позицию, он нанес бы ущерб своим отношениям со «Старшиной» в критический момент и отбил бы у него желание вербовать новые источники информации [892] . В ответе от 25 апреля Центр дал указание Короткову «как-нибудь попытаться повлиять на их деятельность», заботясь о том, чтобы «не вмешиваться в партийные дела». Однако ему было дано указание «обеспечить изоляцию «Корсиканца», «Старшины» и «Старика» от всякой партийной работы» [893] .

891

Дело

«Корсиканца» № 34118, т. 1, с. 22. Руководители и члены берлинской сета считали себя прежде всего антифашистами, которые видели в коммунизме и сотрудничестве с его физическим воплощением — СССР — единственный путь к спасению Германии от гитлеризма. Поэтому их тесные связи с коммунистическим подпольем делали разведывательную работу более опасной.

892

Шифртелеграмма Короткова в Центр, 8 апреля 1941 г., дело «Корсиканца» № 34118, т. 1, с. 262, АСВРР.

893

Шифртелеграмма Центра Короткову, 25 апреля 1941 г., дело «Корсиканца» № 34118, т. 1, с. 270, АСВРР.

Если под «партийной работой» Центр понимал подпольную антифашистскую деятельность, то это распоряжение было легче отдать, нежели выполнить. Но материалы НКВД свидетельствуют о том, что начальство было достаточно сильно заинтриговано меморандумом «Старшины» и поэтому рассмотрело возможность использования его для получения информации об антифашистской оппозиции. По словам Шульце-Бойзена, среди старших офицеров «люфтваффе» существовала «достаточно сильная неприязнь к Гитлеру», которая была видна по тому, как они иронически называли фюрера «Адольфом» и утрированно выкрикивали «Зиг хай ль!». Как сообщалось в меморандуме «Старшины», после того как не удалось разгромить Британию в 1940 году, в некоторых военных кругах возросло недовольство. Сомневаясь в том, что такое недовольство было достаточно глубоким, чтобы вылиться в путч, «Старшина» в то же время считал, что его время настанет «в случае, если Гитлер не сможет выиграть войну с Советским Союзом» [894]

894

Меморандум Шульце-Бойзена, дело «Корсиканца» № 34118, т. 1, с. 233, АСВРР.

В деле «Корсиканца» есть схема берлинской сети «Красной капеллы», составленная в 1941 году; из нее видно, что Москва действительно планировала внедриться в антигитлеровскую оппозицию и использовать ее. Она сосредоточила свое внимание на сети Кукхоффа, и впоследствии — в мае 1941 года, после того как берлинская резидентура прислала в Москву досье на правящие круги нацистов, составленное начальником полиции Хелльдорфом, — был разработан план. Адольф Гримме — еще один член сети «Старика» — был назначен Москвой на роль потенциального связника для установления контактов между Москвой и группами антигитлеровского подполья, которые возглавляли Лейхнер и Гёрделер. Были подготовлены соответствующие задания для Кукхоффа, но осуществление плана пришлось отложить, после того как связь между Москвой и ее берлинской подпольной сетью была нарушена в результате немецкого вторжения в Советский Союз.

Перерыв в связи продолжался более четырех месяцев. Здесь не было вины Короткова, организовавшего доставку группе «Старшины» двух передатчиков (точные даты не установлены). Один из них был маленьким, с батарейным питанием, а другой — более крупным аппаратом с питанием от сети, но и он в разобранном виде умещался в чемодан и становился переносным. Аппаратура была доставлена из Москвы в Берлин в конце мая дипломатической почтой вместе с новой системой шифрования, которую предстояло использовать.

Короткое сообщил Шульце-Бойзену, что очень важно не хранить никаких шифрованных сообщений. Для дополнительного повышения безопасности предусматривалось, что ключи от шифров будут запоминаться, а само шифрование будет выполняться с помощью внешне вполне безобидных книг немецкой прозы [895] . Берлинские группы подобрали несколько безопасных мест на верхних этажах домов надежных товарищей, живших за городом, где можно было собирать передатчики и выводить их антенны на чердак для связи с Москвой. Центр сообщил, что он будет ждать радиограмм в заданные часы и по заданным числам, кратным числам четыре и семь [896] .

895

Следовало купить две книги и послать одну из них в Москву. Они должны были стать простым шифром, ключом к которому должно было служить слово «schraube». Передатчику «Старшины» было назначено число 38745, которое надлежало использовать для перевода букв в цифры и обратно.

896

Дело «Корсиканца» № 34118, т. 2, с. 20, АСВРР.

На роль радиста в группе Харнака подобрали инженера фирмы «АЭГ» Карла Беренса; ему присвоили позывной D5 и дали оперативный псевдоним «Штральман». Шульце-Бойзен выбрал скульптора и резчика по дереву Курта Шумахера для работы радистом на передатчике с позывным D6, под оперативным псевдонимом «Тенор». Однако Шумахера призвали в армию, и Шульце-Бойзен заменил его молодым техником с фабрики по имени Ханс Коппи; ему был дан оперативный псевдоним «Кляйн». Получив в мае инструктаж от опытного радиста из «легальной»

берлинской резидентуры НКВД, Коппи стал квалифицированным «музыкантом», как называли радистов, работавших с азбукой Морзе, на жаргоне разведчиков. С 7 по 16 июня 1941 г. Коппи проводил успешные испытания передатчика D6, передавая сообщение «Ein tausend Griisse an alle Freunde», которое в Москве успешно приняли и расшифровали [897] .

897

Там же.

После этой экспериментальной передачи радиоотдел Специального управления НКВД не услышал ничего ни от D5, ни от D6. Дни складывались в недели, недели — в месяцы, но с передатчиков «Корсиканца» и «Старшины» не приходило никаких вестей, хотя советским станциям прослушивания в посольствах в Лондоне и Стокгольме было дано указание настраиваться на заданную частоту. По прошествии более чем трех месяцев руководство НКВД отчаялось и решило обратиться за помощью в восстановлении связи к коллегам из ГРУ.

«В сентябре 1941 года в ответ на нашу просьбу о помощи в восстановлении связи через разведывательное управление Красной Армии управление согласилось помочь восстановить связь с нашими ценными агентами в Берлине, — написал Короткое в 1946 году в своей справке об истории сетей «Корсиканца» и «Старшины». — Разведывательное управление предложило устроить это через свою нелегальную сеть в Бельгии, под руководством «Кента», которого считали абсолютно надежным и достойным доверия офицером Красной Армии и у которого была возможность совершить поездку в Берлин» [898] .

898

Записка Короткова, апрель 1946 года, дело «Корсиканца» № 34118, т. 2, с. 120, АСВРР.

11 сентября 1941 г. в Москве были подписаны приказы об установлении такого сотрудничества, и ГРУ в Бельгии было приказано вступить в контакт с Куртом Шульце Агентом, которому было поручено осуществить эту операцию, стал «нелегал» ГРУ, использовавший в качестве прикрытия для своих операций бельгийскую фирму под названием «Симекско» Согласно материалам гестапо, это был Виктор Суколов, выдававший себя за уругвайца Винсенте Сьерру. Однако из документов НКВД явствует, что его подлинное имя было Анатолий Маркович Гуревич. С 1939 года он под оперативным псевдонимом «Кент» обслуживал нелегальной радиосвязью бельгийскую и французскую сети «Красной капеллы» [899] . Эти сети, созданные Красной Армией, работали под руководством Леопольда Треппера — коммуниста польского происхождения, который называл себя «Le grand chef» — «Большой шеф» [900] .

899

Дело «Красной капеллы» № 593621, т. 1, с. 20–23, АСВРР.

900

Треппер был поляком, который, присоединившись к сионистскому движению в Палестине, в 1928 году приехал во Францию, где стал членом коммунистического подполья. Избежав ареста во время полицейской операции, в ходе которой была разгромлена так называемая сеть «Фантомас», Треппер приехал в Москву, где прошел обучение в ГРУ, а затем возвратился в Бельгию; там он стал руководителем подпольной сети, которую финансировала комцания «Форин энд экселлент тренчкоут компани», служившая ее прикрытием. После оккупации немцами Парижа Треппер, которому постоянно удавалось перехитрить гестапо, перенес свою штаб-квартиру в Париж, где в 1940–1942 годах выступал в роли «Большого шефа» и отвечал за деятельность семи сетей советских агентов, которые, по мнению немцев, составляли основную часть «Красной капеллы». В конце концов он был арестован немцами в 1942 году после долгой охоты, начавшейся с. перехвата сообщения Москвы, направленного «Кенту» осенью 1941 года, и предал некоторых своих товарищей, а также начал сотрудничать с нацистами в проведении игры «Функшпиль», в результате которой была разгромлена значительная часть «Красной капеллы». Треппер утверждал, что сделал это по приказу Москвы и тем самым спас самую важную часть сети, которой командовал. В 1943 году он бежал от гестапо, а к 1944 году успешно пробрался в Польшу. В 1945 году его доставили для допроса в Берлин вместе с его главным противником из гестапо Хайнцем Панвицем. Треппер содержался в тюрьме на Лубянке в течение одиннадцати лет, после чего был освобожден и возвращен в Польшу; он по-прежнему объявлял себя пламенным патриотом-коммунистом. Его рассказ о военной шпионской операции, и прежде всего о его собственной роли в ней, впоследствии считался авторитетным изложением истории «Красной капеллы»; он был опубликован во Франции под заголовком «Большая игра» — Le Grand Jeu, Albin Michel, Paris, 1974.

До того как стали доступны документы НКВД, Треппер, который опубликовал в 1974 году мемуары о собственной деятельности, приписывал себе львиную долю заслуг идейного руководителя «Красной капеллы». Но эта система, которую ранее, основываясь на результатах гестаповского расследования военного времени, считали исключительно операцией ГРУ, теперь предстает перед нами как гораздо более широкая и сложная связка сетей, которая работала под руководством как Красной Армии, так и НКВД. Адресованный Гуревичу документ с указанием вступить в контакт с бездействующими агентами НКВД в Берлине был подписан генералом Панфиловым, начальником Разведывательного управления Красной Армии, и его комиссаром Ильичевым с одобрения начальника разведки Павла Фитина. Радиограмма (согласно послевоенному отчету ГРУ) была передана «Кенту» 10 октября 1941 г. вместе с дополнительной шифрограммой, гласившей: