Роман Флобера

Казаков Владимир Игоревич

– Я же серьезно вполне говорю, думала, ты будешь рад, – как-то подозрительно задумчиво протянула Вероника.

– Так, Вероника, повторяю, чтобы этого детского лепета я больше не слышал!

– Хорошо, давай отложим разговор, – неожиданно рассудительным тоном сказала девушка.

– Не отложим, а прекратим. – Я отвернулся и накрылся одеялом с головой. За перегородками пьяные педики орали песню про ягоду малину.

Под утро, выйдя из купе, я опять увидел голого прапорщика. Он задумчиво, в профиль, стоял в проходе у окна. Впереди у него зорко стоял на страже строго выпрямившийся член, в заднице

торчала сигарета и дымилась. В руке он держал еще одну. Незажженную.

– Извините, пожалуйста. У вас прикурить не найдется?

Я протянул зажигалку.

– Спасибо. Вроде подъезжаем.

Я кивнул и пошел собираться.

Какой-то невыспавшийся водила с полчаса крутил баранку в разные стороны, пока мы в рассветной темноте не дотрындыхали до гостиницы. Единственно приличный отель располагался в самом центре города, в дореволюционном здании торговых рядов. Эти приземистые и длинные сооружения с колоннами есть во многих уездных городках. Особенно в тех, которые с претензией на значительность. А Углич, несмотря на очевидную захолустность, на нее претендовал. Сонная белобрысая служительница выдала ключи от единственного двухкомнатного номера и, видимо на автомате, спросила:

– Вам, это, девочки не нужны?

Я махнул рукой:

– У меня с собой!

– А-а, – протянула, позевывая, администраторша. – В Тулу со своим самоваром…

– Ну, допустим, здесь вроде не Тула, – поднимался на второй этаж я. – И вот еще что: по всякой ерунде меня с утра не дергайте. Пока сам не проснусь!

В номере я бухнулся на кровать, достал из сумки початую бутылку виски. И начал вливать в себя разнокалиберными порциями. То поменьше, то побольше. Для разнообразия. Я смотрел в сереющее утро. Где-то орали петухи. Надо ложиться спать. И завтра, уже сегодня, конечно, на Волгу.

– Ты как там, барышня?! – крикнул я в другую комнату, разделся и полез под одеяло.

– Я сейчас, – отозвалась Вероника.

Глотнул еще граммов сто пятьдесят. Вошла Вероника. Она была совершенно голая, только на плечи была наброшена белая прозрачная дребедень. Темные соски на размашистой груди резко оттенялись наступающим в окне утром. Плоский живот нехотя сужался к полумраку.

– Ты, это, чего?!

Вероника молча подошла к кровати и забралась под мое одеяло.

– Ты, это самое… Брось, брысь! – Я попытался выскочить из кровати, и со второй попытки, запутавшись в мыслях и коленках, мне это все же удалось.

На кровати осталась лежать девушка, которую в тот момент, да фиг с ними, с обязательствами, мне очень хотелось.

– У-у-у… – Я заметался по номеру. Выпитый вискарь шумел в башке и напропалую советовал всякие глупости.

Вероника спокойно следила за моими беснованиями.

– Ну-ка, марш к себе в комнату, – дрожащим голосом сказал я. И добавил: – Ну пожалуйста…

– Коля, я же тебе говорила, что я тебя люблю и что лучше тебя нет на свете.

Ничего не найдя лучшего, я схватил свое верное лекарство от любви – бутылку и помчался в сортир. Судорожно закрыл дверцу. Сел на унитаз и жестко ополовинил пузырь.

«Какой бред! Это же девки обычно в туалете прячутся! А я?!! – Я судорожно вливал в себя вонючую жидкость. – Сумасшествие какое-то, мрак и мракобесие! Ну, допустим, я ее, естественно, хочу. Иногда. И что

из этого следует? Ничего хорошего из этого не следует! Как же эти, моральные обязательства?! Клятва Гиппократа… При чем здесь, козлиная моя морда, клятва Гиппократа?! – Я глотал из литровой посудины все чаще и чаще. – Можно сказать, соблазнил малолетнюю девочку! Да не соблазнял я ее! Не соблазнял! А наоборот… Что наоборот?!» – Идиотские мысли вовсю змеючили в организме.

Но постепенно вискарь медленной, но надежной колотушкой шарахнул мне по репе, и я затих.

На улице уже светило солнце и провинциально шебуршали редкие машины. Я принялся по мере сил разминать затекшие от ночного сидения на толчке ноги. Вот идиот, приехал отдохнуть и спать в сортире!

– Вероника, ты где?

Потом взгляд рухнул на пол, где весьма красноречиво отдыхала пустая литровая бутылка виски. Со смешными капельками внутри.

– Ох, черт. – Я четко вспомнил вчерашний идиотский вечер, точнее, идиотскую ночь. – Вероника?

В комнатах никого не было. Вероникиных вещей тоже.

Зазвонил местный телефон.

– Вы будете продлевать номер на сутки?

– Слушайте, у меня тут, ну, была девушка, короче, где она?

– Девушка из вашего номера ушла часа два назад. Спросила, когда ближайший поезд в Москву. Так вы будете продлевать? – нетерпеливо зудела администраторша.

– Нет! – рявкнул я и бросил трубку. Рядом с телефоном лежал лист бумаги, на котором крупными и тщательными буквами было написано:

«ЛЮБОВЬ МОЯ ПОШЛА НАСМАРКУ,

КАК ТОЛЬКО СДЕЛАЛ ТЫ ПОМАРКУ!»

Я выругался громко и тщательно, наверное, на полУглича. Потому что после моих слов вдалеке мгновенно закудахтали куры.

Весь день я бродил по угличской пыли, жрал что ни попадя с унылыми пенсионерами, торгующими матрешками и часами «Чайка» на дощатом мостике у Волги. Они терпеливо ожидали прибытия очередного парохода с розовощекими интуристами, оживлялись и, пританцовывая, пытались втюхать им свою эту чепухень. Потом пароход уходил и ярмарка на мосту опять засыпала до следующего раза. Усталые продавцы возвращались ко мне, и мы жрали дальше.

Я все время пытался думать. О Веронике, о Маринке Голиковой, о себе, конечно. С каких только сторон я ни подходил к моему нынешнему житию-бытию, все равно выходило одно и то же – какой же я дебил!

Фразу насчет «любви насмарку» я долдонил еще с неделю уже в Москве. Ну не выбрасывается она из головы, хоть тресни, «как только сделал ты помарку!»

Одиннадцатая глава

На Красную площадь я шел уверенной походкой Бывалого из гайдаевских «Самогонщиков». То есть со значительностью на лице и несколько презрительно и равнодушно. К многочисленным «ин» и нашим туристам. Я-то, считай, свой, и Кремль для меня дом родной. Все детство и отрочество не вылезал оттуда. Или отсюда?! Как правильно по-русски-то? Вот, не знаешь элементарных вещей, а норовишь девушку воспитывать! Короче, здесь я был миллион раз. Гагарина живьем видел. Не считая многочисленных вождей. И причем не по телику, а нос к носу, на расстоянии вытянутой руки. Пионерских молокососов из нашей школы часто приглашали вручать цветы вождям на всяких манифестациях.