Роман о Лондоне
Шрифт:
Он решил об увольнении молчать.
В тот вечер она безумно жаждала любви, а когда они улеглись, страстно отдавалась ему, обнимала, как женщина, истосковавшаяся по близости после долгой разлуки. В тот вечер Надя потеряла всякий стыд. Бросалась на него и лежала на его груди до зари. Она впала в такое бешенство, что даже не заметила, как муж охладел, отдалился от нее, хотя и пытался все это скрыть. Когда, наконец, утомившись, она заснула, Репнин отошел к окну и долго стоял там. Ему казалось, что он уже никогда не сможет лечь и уснуть.
ГОД ЧУДЕС
Праздник
Он умолчал, что снова выброшен на улицу, снова остался в Лондоне без работы, без средств. Каждое утро он по-прежнему якобы на службу уходил из дому.
Он не сказал ей о том, что с ним произошло, не потому, что считал это позором, который надо скрывать, чем-то таким, чего надо стыдиться или о чем следует сожалеть, а просто потому, что ему уже надоело признаваться в своих неудачах здесь, в Лондоне. Все, что он пережил в течение последних трех лет, казалось ему нелепым, глупым, смешным. Несправедливым и бессмысленным.
Да и сам этот огромный город, в котором он обитал уже семь лет среди четырех, восьми, четырнадцати миллионов мужчин и женщин, которых он не знал и которые не знали его, казался ему лишенным всякого здравого смысла. Если б вокруг него мельтешили не люди, а, положим, муравьи, — все было бы естественно, он просто решил бы, что видит некий сон о насекомых. И разве то единственное, что он может сделать, чтобы помочь любимой жене, — это расстаться с ней, отправить ее к тетке, в Америку — разве это не безумие? Наполеоновское решение — тщетное и бессмысленное. Логически его существование должно было бы завершиться самоубийством — а чем же еще? Французская мелодрама, разыгранная русским эмигрантом. Подобно стольким эмигрантам, рассказы о которых он слышал.
Надя, бедняжка, теперь ежедневно ездила со своими куклами-эскимосами к старой графине Пановой, в Box Hill.
С помощью старухи эскимосы расходились хорошо. Надя, бедняжка, хотела жить.
Неожиданностью для них явилось желание старой дамы увидеть князя Репнина в своем доме, на чае. Он ее удивляет. Это его уединение. Его окончательный разрыв с русским Комитетом. Со своими соотечественниками в Лондоне. Его упрямство. Заносчивость. Этот человек уклоняется от новых знакомств! Что он намерен делать, когда жена уедет в Америку? После отъезда Нади Репнину, пожалуй, было бы лучше всего переселиться к ней. Окрестности Лондона сказочны. А за ее столом всегда найдется место еще для одного человека.
Репнин предложение отверг.
Надя загрустила. В муже, во всяком случае так ей казалось, снова произошла какая-то перемена. Он охладел к ней.
Часто подолгу смотрел на нее, молча.
Когда вечером, после ванны, она обнимала его, он был явно смущен и улыбался печально. Ласкал ее, но так, как ласкают ребенка, не женщину.
А в ней, теперь уже окончательно решившей уехать к заокеанской тетке, с небывалой силой пробудилась жажда близости. Прошлым летом, после возвращения мужа из Корнуолла она, извиняясь, не подпускала его к себе. Краснея, объясняла — так, ерунда, женские мелочи. Он должен ее простить. Но однажды ночью в конце октября отдалась с небывалым бесстыдством. А в ноябре уже была ненасытна, словно они только что, а не двадцать шесть лет назад повенчались в Афинах.
В декабре с ней происходило нечто несусветное. Почти каждую ночь она льнула к нему и отдавалась бурно, страстно, забывая о всяком приличии.
Репнин был поражен.
В ней словно бушевал какой-то пожар, пламя полыхало во всем ее теле. Глаза лихорадочно горели.
А он меж тем ощущал, что стареет.
Она без устали внушала ему, что уверена — он тотчас же вслед за ней приедет в Америку.
Каждое утро Репнин старался сделать так, чтобы из дому они выходили порознь. Шел в булочную, на углу, потом в зеленную лавку. Но только проводив ее. А потом уходил якобы в свой подвал.
Он был ласков, нежно обнимал жену и ночью и днем, но обращался с ней, как с ребенком. Она же в конце этого года уже не скрывала свою ненасытную жажду любви и проявила такую опытность, будто прошла курс обучения бесстыдной страсти, описанной французскими авторами XVIII века.
Сама, правда, утверждала, что подобных книг никогда не читала, а как-то раз даже сказала, что молодой женщине читать их вообще ни к чему. Для этого книги не нужны, — сквозь смех заявила мужу как-то ночью. Это от природы дано каждой молодой женщине и каждой девчушке. И умолкла смущенно. Заметила, как он украдкой бросил на нее удивленный взгляд.
На рождественские праздники и на Новый год их засыпали приглашениями. Старая графиня Панова звала их к себе встречать Новый год. Жена доктора Крылова приглашала на Рождество в Польский клуб. Леди Парк опять же на встречу Нового года в отель «Савой», прибавив, что с ними будет граф Андрей и генеральша Барсутова.
Репнин от всех приглашений учтиво отказался.
Надя наблюдала все это с грустью.
Явно бросалось в глаза, что Репнин намеренно хочет воздвигнуть некий барьер между ними и теми людьми, с которыми он познакомился в Корнуолле.
Ему, сказал, хочется в праздничные дни посетить расположенный поблизости русский ресторан. Послушать русскую речь и русские песни. А дома спокойно послушать московское радио.
Он купил маленький японский транзистор, который ловил Москву лучше, чем лондонский настенный приемник. Таким образом, Надя, когда оставалась дома одна, была вынуждена любезно извиняться по телефону перед знакомыми мужа и отклонять их предложения, объясняя это тем, что они с Репниным, памятуя детство и чтя свои семейные традиции, отмечают эти праздники даже теперь, после стольких лет, проведенных на чужбине, в Лондоне, по старому русскому календарю, то есть на две недели позже, чем здесь принято.
Вот так. Она благодарила за приглашение и просила их извинить. Но что до нее самой, то ночь рождения младенца в яслях, в Вифлееме и правда как-то непонятно связывалась с воспоминаниями о братьях, погибших во время первой мировой войны. Испытывая одновременно волнение и радость, она ждала этот праздник своего детства и ощущала рядом с собой отца. Казалось — все ее усопшие близкие где-то продолжают жить и в любую минуту могут постучать в дверь.
А с ними и отец, генерал, и мать, которой она очень рано лишилась.