Роман о Лондоне
Шрифт:
Работа была нетрудной, но когда за нее взялся Репнин, все дружно рассмеялись.
Сложность заключалась в том, как завязывать узлы. По нескольку на каждой пачке. Вся соль была именно в узлах. Ему показали, как это надо делать. Примерно так же, как вяжут морской узел. Это быстро. Не трудно. Нужно только приноровиться. Репнин старался, но у него ничего не получалось.
Он был смешон.
С удивлением все следили за тем, как он завязывал пачки, а потом, не скрывая смеха, забирали пакеты из его рук.
После пяти «комби» отвез упакованные книги на ближайшую почту. Мистер Блюм подозвал Репнина и напомнил, чтобы завтра он
Немало прошло времени, прежде чем Репнин в тот день добрался до дома. Каким-то туманом заволокло весь Лондон. Сгустились сумерки, ноги подкашивались, будто он тоже инвалидом вернулся с войны. Ему казалось, хотя он всячески старался разуверить себя в этом, что откуда-то до его слуха доносится печальная русская песня. Чепуха. Он еле плелся, опустив голову. Начало накрапывать.
В комнате на восьмом этаже Нади не оказалось. Некоторое время он стоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. На улице совсем стемнело, и в Лондоне вспыхнули фонари, замерцавшие повсюду в вечерней тьме. Когда вернулась жена, ужин уже был готов. Он накрыл для них маленький раскладной столик. В какой-то момент подумал, что, пожалуй, было бы куда лучше поискать в Лондоне место повара, и эта мысль вызвала на его лице глупую блаженную ухмылку, так и не сходившую в продолжение всего ужина. Однако жене он решил ни о чем не рассказывать.
Сказал лишь, что начал работать в одном из солиднейших лондонских книжных магазинов, что пока удовлетворен, хотя временно получать будет несколько меньше, чем рассчитывал.
А Надя твердила одно: денег, мол, сейчас у них достаточно, и она бы предпочла, чтобы он вообще нигде до ее отъезда не работал. Ей хочется эти три месяца прожить с ним так, как будто они только что поженились.
Теперь Надя возвращалась домой всегда веселая.
Репнин, однако, побледнел, когда она сказала, что ей хочется как-нибудь зайти в магазин и взглянуть на него со стороны. Как совсем посторонняя. Купила бы какую-нибудь французскую книжку и только улыбнулась. Изобразила бы, что его не знает. Как будто они никогда прежде не встречались.
Репнин возразил — это глупости, так в Лондоне не поступают. Это два совсем разных мира. Семья и работа. Да, это два разных мира, и такими они остаются для людей в течение всей их жизни в Лондоне.
Тогда она признается, что уже проходила возле этого магазина. На витрине видела несколько книг в богатых переплетах. Одна была — огромная и тяжелая. Code Napoleon.
Репнин как-то странно смотрит на жену. Ей кажется — смотрит с ненавистью. Затем испуганно слышит, как он произносит, тихо: да, да, merde Napoleon.
ОТКРЫТКИ СО ВСЕХ КОНЦОВ ЕВРОПЫ
На следующий день Репнин просыпается разбитым и подавленным. Еще раньше он решил отправиться в свой новый подвал в свитере и костюме, которые носил в школе верховой езды в Милл-Хилле. Жена наблюдает за ним изумленно. Говорит — так не годится. По ее мнению, мужчины и женщины в лондонских магазинах одеты весьма элегантно. Он совершает явную ошибку. Что подумают о нем его новые коллеги? Во французском отделе?
Для него главное было выждать, пока она не уедет к графине, и затем уж самому ехать в книжный магазин. Точно так же незаметно хотел он проскользнуть в своем костюме мимо привратника. В доме, где они сейчас жили, в доме с хорошим адресом, никто не появлялся одетым как конюх.
Однако привратник mister White взглянул на него в то утро мельком. К тому же Репнин назвал его на этот раз его настоящим именем, а не произнес, по своему обыкновению: доброе утро, mister Blake. Мистер Блек был владельцем соседней лавчонки. Никому не нравится, когда вместо «черный», что обозначает его истинное имя, человека называют «белым», и наоборот, вместо «белого» — «черным». Тем не менее Репнин постоянно путал эти две фамилии. Поэтому привратник избегал с ним встречаться. Просто считал его каким-то чокнутым поляком.
В магазине Репнин в тот день впервые получил инструкцию непосредственно от мистера Блюма. Мистер Блюм сегодня кашлял сильнее и, скользнув взглядом по кепке на голове Репнина, не промолвил ни слова. Он обрадовался, услышав, что для Репнина не составит труда разыскать указанные в наряде адреса. Он хорошо знает, где все это находится.
Стройный и красивый русский понравился мистеру Блюму. Знает французский, правда? Иные тоже говорят, что знают, а сами не знают. Хорошо. А на работе надо быть всегда начеку. Он хотел бы все эти книги получить до половины четвертого. Издатели любят заверять, что книг еще нет, их, мол, еще не поступало, чтобы на следующий день подольше не пускать в продажу. Дома Репнин уже выпил чаю, но решил все же выпить и здесь чашку-другую. В коллекторской, вместе с остальными. Хотя чашки явно были только сполоснуты, а не вымыты. Ежедневные совместные чаепития, Репнин это сразу понял, являлись для этих бедных людей неким видом коллективного причастия, они представляли собой некий знак вступления человека в их своеобразный клуб, как бы обозначали его включение в их сообщество, в их братство.
Затем мистер Стро вручил ему чемодан, словно и это составляло необходимый атрибут его метаморфозы.
Чемодан был легким, крепким, достаточно вместительным, но не слишком большим. Чемодан был сильно потрепан, а внутри — поцарапан грубыми узлами, железными скрепками. Замок запирался с трудом. Он мучился с ним и позже, когда чемодан цвета убитой косули был уже наполнен. В него могло вместиться книг весом до ста фунтов, но столько набиралось редко.
Напившись чаю, коллекторы поднялись по сходням к окну, служившему выходом из подвала и, словно заговорщики, разбрелись в разные стороны. Репнин прошел возле памятника английской сестре милосердия, расстрелянной немцами во время первой мировой войны, спустился к площади Нельсона и отправился на автобусе в сторону собора святого Павла.
Сквозь прозрачную серебристую утреннюю дымку он, стоя на автобусной остановке, окидывал взором представший перед ним Лондон, начиная от памятника королю, которому в Лондоне отрубили на плахе голову, вплоть до конного монумента маршалу английской армии времени первой мировой войны и виднеющегося за ним Катафалка, воздвигнутого в память о погибших в двух войнах.
Значит, вот где мы очутились, князь? — слышал он, как бормочет ему Джим. — Стоим с пустым чемоданом посреди Лондона? Вы еще не забыли, как в Керчи сидела на своем чемодане заплаканная Надя? Что же такое должно было произойти в мире, сколько смертей, страдания и ужасов, чтобы вы, князь, оказались здесь с пустым чемоданом в руках? Какого черта вам еще ждать на этом свете?