Роман о Лондоне
Шрифт:
Он отказался тогда, потому что все это происходило на перроне, по которому быстро сновали мужчины и женщины, что рядом стояли новенькие экспрессы.
Они рядом с Надей хотели катить его на инвалидной коляске, как беспомощного старика? Теперь он все чаще вспоминал, что является русским офицером, и подтрунивал над Наполеоном, будто встретил и его в Корнуолле.
Оставшись один, без Нади, Репнин в первое мгновение облегченно вздохнул: он спас собственную жену от нищенского посоха в старости.
Однако через несколько дней, заметив, как домогается близости с ним жена доктора Крылова, а при этом имеет на него
Он вспомнил, как Надя, такая красивая, говорила перед своим отъездом, что их разлука кажется ей какой-то бессмыслицей. Что хорошего может из нее получиться? Разве в Нью-Йорке будет им лучше, чем в Лондоне? Марии Петровне удалось завести там небольшой бутик модных шляпок и бижутерии в холле роскошного отеля — но что это значит? Обеспечит хороший заработок? Беззаботную жизнь? Безбедную старость? Ерунда. Чепуха — произнесла она по-русски.
Допустим, она кое-что сможет заработать на куклах. На этих эскимосах и русских балеринах. На Петрушке Нижинского. Разве на это проживешь, разве не лучше было бы остаться в Лондоне? У них еще впереди несколько лет любви. До старости далеко. Он не старый. Она любит его. А когда придет старость, все изменится. Разве не лучше было бы остаться здесь, возле графини, которая так добра к ним? Со знаменитой балериной Карсавиной? С другими русскими в Лондоне. И с Комитетом, если нужно. Почему он так боится старости? Надо смириться с судьбой. Репнин на это молчал. Выслушивал ее слова молча, и тогда она тоже замолкала.
Перед отъездом из Лондона, установив связь с теткой и почувствовав в лице Марии Петровны, у которой она выросла, опору, Надя стала спокойной. Она все меньше понимала странное желание Репнина, упрямство в намерении отделаться от нее и остаться одному.
Один как перст.
Надя окончательно сдалась лишь тогда, когда почувствовала в его настойчивости что-то оскорбительное для себя. Благодаря своей необыкновенной воле, она, сорокатрехлетняя женщина, выглядела в Лондоне точно так же, как семь лет назад в Париже. Разве что в последнее время у нее случались короткие обмороки, на которые она просила не обращать внимания. Надя казалась лет на десять моложе, чем была. Он привык, что она подчинялась ему как старшему и более умному брату. В отъезде жены он видел ее спасение, а она накануне разлуки как-то вызывающе смеялась и вдруг вспомнила, что его дед, женившись вторично после шестидесяти лет, народил со своей молодой женой шестерых сыновей.
Когда впервые, в том домике у двух дубов, который они занимали в Милл-Хилле, он предложил ей покончить с собой, она оцепенела от изумления. Она была достаточно самоуверенна, чтобы не связать эту его идею с желанием избавиться от нее, порвать их брак, освободиться. Но про себя сразу же решила — ей действительно следует уехать. Ни отец, ни братья, даже в минуту самой ужасной нищеты, никогда бы ей такое не предложили. Тогда она впервые ощутила по отношению к мужу нечто похожее на презрение.
В один из последних дней Репнину позвонил Беляев и на правах старого знакомого причитал и изливал перед ним душу. Говорил, что Крылов явно действовал под влиянием сумасбродных рассуждений Репнина о Москве. Среди прочего, рассказал, что влип в историю и новый секретарь Комитета, его приятель Сорокин. Разве ему не известно, что вытворил Сорокин? Узнав, что Репнин прогнал свою жену в Америку, Сорокин и свою выгнал, а сам сбежал с дочкой госпожи Петерс в Ирландию. Собирается жениться на Пегги.
В Берлин его не отправили, но с английской летной формой пришлось распрощаться. Уехал в Ирландию, продолжает летать, но уже в гражданской авиации. Это все, что захотел сделать для него сэр Малькольм. И это тоже репнинские штучки, потому что Репнин — большевик.
Выругавшись, Беляев бросил трубку.
Теперь по вечерам, когда Репнин возвращался в свою новую маленькую квартирку, часто звонила графиня, чего прежде она никогда не делала, и всякий раз осведомлялась, был ли он в ее конюшнях в Доркинге? Видел ли лошадей? Звонила и госпожа Крылова из Корнуолла. А госпожа Фои как-то от имени Комитета предложила ему бесплатно отдохнуть этим летом на побережье. Он, говорит, остался один. Без жены.
Звонят Репнину и из Комитета неоднократно. Спрашивают, чему верить — уезжает ли он навсегда в Америку или, наоборот, остается в Лондоне? Предлагают помощь. Деньги или рекомендательное письмо в аналогичный Комитет в Нью-Йорке. Несправедливо, что дочь княжны Мирской вынуждена заниматься шитьем кукол. Только потому, что вышла за него замуж.
Как-то рано утром заявился к нему тренер графини Пановой и передал, что графинин «джип» ждет у дверей. Выйдя, Репнин увидел этого рыжего мужчину в галифе и черном полуцилиндре. Он, говорит, должен отвезти Репнина в Ньюмаркет, показать тамошние конюшни графини, хозяйских лошадей. Репнин молча садится рядом с ним в машину, до самого Ньюмаркета они не произносят ни слова.
У конюшен леди Лавинии Джонса встретила толпа конюхов и жокеев. С Репниным все были любезны. Однако начали улыбаться, когда он завел речь о скачках, и смущенно признались, что не могли бы выговорить его фамилию даже за пять фунтов.
В то утро Ньюмаркет был окутан туманом. Вдали скакали верхом несколько грумов, мальчиков, почти детей. Мистер Джонс показал Репнину кобыл, которых он готовил для скачек. Время до полудня прошло без каких-либо происшествий. Потом все обедали. По нескольким брошенным Джонсом словам, касающимся конюшен, лошадей и самой старой графини, Репнин догадался, что тренер в курсе всех ее дел. Вскользь Джонс упомянул и о русских рысаках, которых, мол, родственник графини, сэр Малькольм, вроде бы намеревается купить. После обеда Джонс отвез Репнина в Миклехем. Отсюда было рукой подать до виллы графини Пановой на склоне Бокс-Хилла. Окрестный пейзаж выглядел идиллически.
Дорога шла возле маленьких домиков, окруженных цветущими ладами, так что встречные автобусы словно выскакивали из зелени и снова ныряли в нее, так же как и местный поезд в Доркинг. Перед гостиницей, по соседству с которой он жил, стояло несколько столиков, где подавали пиво, а сама гостиница была похожа на дом сельского священника. Напротив, через дорогу возвышался большой каменный крест, дальше — кладбище и церковь. А мимо нее, в сторону холма, к вилле графини, тянулась дивная каштановая аллея.