Роман женщины
Шрифт:
— А, вот что! Кто же, мать или дочь, вас сводит с ума?
— Конечно, дочь.
— И вы начали ухаживать за нею?
— С такой девушкой этого не делают. И право, я не знаю даже, как и с чего начать.
— Как вы поступали относительно меня…
— О! Это далеко не одно и то же. К тому же, мои начинания с вами были, по-видимому, не слишком удачны, потому что вы меня отвергли; но у меня есть ходатай пред девицею д’Ерми — де Брион.
— Так он положительно друг их дома?
— Да, его там очень любят.
— А
— От всей души.
— Не открылись ему в вашей любви к дочери графа?
— Нет еще, но не замедлю это сделать; я увижусь с ним сегодня же вечером.
— В последнее время не было ли у него какого-нибудь дела?
— Было с каким-то негодяем журналистом, которого он заставил просить прощения.
— Возьмите на себя труд сказать ему, что я очень беспокоилась на счет окончания этого дела, скажите же ему; а относительно ваших чувств к д’Ерми… думаете вы довести дело до конца, т. е. жениться?
— Боже мой! Что же удивительного в этом? Я так создан… да и что ж тут думать: такая богатая, благородная, прекрасная девушка не будет иметь недостатка в претендентах на ее руку.
— Но между ними немногие найдутся благороднее, извините, я хотела сказать, богаче вас.
— Справедливо, я растратил не более миллиона, другой еще остается, с тем, что она имеет, — будет довольно.
— И вы надеетесь, что отдадут ее за вас?
— Я не говорю этого, но я сказал, что буду искать ее руки, или правильнее, поручу де Бриону поговорить с ее отцом обо мне, о моем богатстве и моих намерениях.
— А если вам откажут?
— Я уеду отсюда, ибо в противном случае я могу влюбиться в нее до сумасшествия.
— Так это серьезное предприятие; какая у вас пламенная натура!
— А, вы начинаете жалеть уже вашу холодность относительно меня, — сказал де Гриж, улыбаясь. — Что ж, если вы раскаиваетесь, то поторопитесь, пред вами самый удобный случай.
— За кого вы считаете меня? — возразила Юлия.
Ее оскорбляло иногда это бесцеремонное обращение молодого маркиза, который не упускал случая мстить ей за потерянное время и напрасно брошенную любезность и ухаживание.
— Ну не сердитесь же, — сказал он, — я ухожу сию минуту.
— Что вы будете делать вечером? — спросила Юлия, вставая и приглаживая свои волосы.
— Я сказал вам, что буду у де Бриона. Если я рано уйду от него, можно ли зайти к вам пожелать покойной ночи?
— О, не беспокойтесь из-за таких пустяков, я не дорожу этим.
— Как очаровательна эта непринужденность наших отношений, — сказал Леон, целуя руку Юлии. — Мы ссоримся, как влюбленные. Прощайте же.
— Так вы пришли ко мне, чтобы рассказать только о вашей новой страсти?
— Да.
— Спасибо за доверенность. Пожелайте от меня всего лучшего Эмануилу.
— Разве вы не виделись с ним после его возвращения из Поату?
— Нет. Скажите ему, что я сержусь на него за это; и дайте понять ему, что приличие требовало бы оставаться нам друзьями.
— Что бы вы дали мне, если бы я привел его к вам?
— Все, что вы могли бы взять.
— Немного, — отвечал де Гриж, еще раз прощаясь с нею, — но тем не менее я употреблю все усилия, чтобы привести его. Вы любите его, можно ему это сказать?
— Не надо, это значит принуждать его прийти ко мне.
Юлия проводила маркиза почти до подъезда. Он сел в карету и уехал. Оставшись одна, Юлия невольно задавала себе вопрос: «А что если де Брион приедет?» Мысль эта волновала ее, и при каждом ударе звонка сердце ее начинало сильно биться. В 10 часов Леон вошел в ее спальню.
— Один! — проговорила Юлия, увидя его. — О, что с вами, милый Леон! — прибавила она, заметив, что лицо молодого человека хранило следы непривычной тревоги.
— То, что было бы и с каждым на моем месте, — проговорил Леон, едва не падая в кресло. — Я видел де Бриона… но знаете, что он сказал мне?
— Что д’Ерми уже невеста…
— Но знаете ли чья? Самого де Бриона!
— Его! — вскричала с какою-то дикою радостью Юлия. — Когда их свадьба?
— Через месяц.
— Так вот почему, — сказала с горечью Юлия, — он не хочет бывать в нашем дурном обществе.
— Без сомнения, — отвечал Леон, но отвечал бессознательно, как человек, углубленный в самого себя.
— А, господин де Брион! — проговорила Юлия Ловели. — Или я ошибаюсь еще раз, или вы теперь в моих руках!
X
Если бы кто-нибудь мог проникнуть в Юлию и увидеть, что происходило в ней после последней фразы, то был бы поражен зрелищем, столько же странным, сколько и любопытным. Но чтоб это зрелище могло занять зрителя, надобно, чтоб он так же, как и мы, знал бы намерения и идеи, какие были до сих пор у Юлии относительно маркиза де Грижа. Он никогда не церемонился с нею, и теперь, протянув обе ноги к решетке камина и склонив голову на руку, сидел, погруженный в глубокое и печальное раздумье, не имея силы расстаться, с мечтой, которая рушилась так же скоро, как и явилась.
Юлия молча наблюдала за ним некоторое время, казалось, она сама соображала, как поступить ей теперь в отношении Леона. Наконец, определив план своих действий, она подошла к нему, взяла его руку и голосом, которому придала материнскую нежность, сказала:
— Полно, друг, утешьтесь.
— Как! Вы жалеете меня, Юлия?
— Отчего же и не пожалеть вас?
— Это, кажется, не в вашем обыкновении. Впрочем, мое несчастье не так еще велико.
— Конечно, но потеря какой бы то ни было надежды всегда сопровождается страданием.