Роман
Шрифт:
Лошадиные копыта громко врезались в мокрую землю, отвечавшую не глухим, а открытым поверхностным звуком. Дорога стала петлять, и вскоре они догнали Зою, которая придержала лошадь, опасаясь, по-видимому, многочисленных корней, выступающих из земли на этом участке дороги.
– Испугались? – весело воскликнула она, крепко натянув поводья и успокаивающе похлопывая по шее всхрапывающую лошадь.
– Вы просто настоящая амазонка, Зоя Петровна! – почти выкрикнул возбуждённый Воеводин. – Это было так неожиданно!
– Здесь легко разбиться, – пробормотал Роман, косясь на корни. – Очень неудобное
– И это вы говорите? – рассмеялась она. – Ну, Роман Алексеевич, я вас не узнаю! Такой отчаянный наездник – и толкует, что можно разбиться.
– Я просто вам советовал… – пробормотал Роман, чувствуя, что начинает краснеть.
– Роман Алексеевич прав, Зоя Петровна, – промолвил Воеводин, подъезжая к ней ближе. – Здесь коварное место. Взгляните, какие корни. Они похожи на змей… – Он указал стеком вниз.
– Милый Олег Ильич, – перебила его Зоя, – я не боюсь ни змей, ни чёрта, ни papa. Я так рада, что сегодня весна, что я снова в Крутом Яре! Поедемте лучше к моему любимому месту!
– Где же ваше любимое место? – спросил Воеводин, пропуская вперёд Зою, которая, развернув лошадь, направила её по узкой просеке.
– Пока это тайна. Впрочем, не для всех… – проговорила она, улыбнувшись и кольнув взглядом Романа.
Роман вздрогнул, сердце его тяжело забилось. Он понимал, о каком месте говорила Зоя, но не мог, не хотел верить, что они направляются именно туда.
Просека за эти годы стала ещё уже, трём всадникам пришлось выстроиться друг за другом. Роман оказался последним. Он ехал шагом, изредка придерживая всхрапывающего Орлика и поглядывая на едущего вперёд Воеводина. Своей клетчатой фигурой тот полностью заслонил Зою, которая что-то напевала вполголоса, похлёстывая стеком по кустам.
“Господи, неужели это не сон? – думал Роман. – Неужели это и впрямь Зоя? С этим странным человеком? И мы сейчас едем туда?”
И словно в подтверждение того, что это действительно не сон, ветка орешины больно стегнула его по колену.
– Роман Алексеевич, не отставайте! – прозвучал впереди голос Зои.
Роман почувствовал, что губы его совсем пересохли, а сердце готово выскочить из груди. Зоя разговаривала с ним так, будто он всего лишь знакомый по летней дачной жизни и, кроме нечастых встреч у кого-нибудь на именинах за чашкой чая, их ничего не связывает.
Он лихорадочно вспоминал их встречи, объяснения в любви и клятвы верности, тайные прогулки при луне и тайные объятия. Эти картины быстро наплывали одна на другую, будоража сознание Романа; поток мыслей проносился в его голове.
“Как всё это неожиданно, – думал он. – Она совсем другая. А может, она потому так ведёт себя, что рядом этот Воеводин? А если они помолвлены? Как это всё глупо… Я еду за ними… Так вот почему она целый год не отвечала на письма… ”
Впереди мелькнул просвет, просека кончилась, кончился и лес.
Они выехали на широкое просторное место, именуемое Луговиной, и Зоя, снова ударив стеком свою лошадь, понеслась вперёд.
Роман с Воеводиным понеслись следом. Издали могло показаться, что они преследуют молодую беглянку. Луговина упиралась в берег речки, вдоль которой и направила свою лошадь Зоя.
Этот берег был ровный, почти без растительности, и назывался Лысым. Зато на другом
Зоя опережала мужчин на добрых два корпуса, её грациозная фигурка, казалось, слилась с лошадью.
Воеводин скакал всё так же на жокейский манер, а Роман, по своему обыкновению, – прямо держась в седле. Теперь он уже окончательно понял, куда вела их Зоя, и старался справиться с нервной дрожью, постепенно овладевающей им. Лысый берег тянулся недолго: промелькнули появлявшиеся то тут, то там кусты, молоденькие ивы, а потом влажная, дышащая паром земля вдруг вздыбилась, поднялась, заставив всадников натянуть поводья.
Лошади покорно остановились.
Все трое оказались на высоком обрыве. Впереди распласталось Крутояровское озеро. Голубое небо отражалось в нём, солнце играло по краю воды, наползающей на белый песчаный берег. Некоторое время все молчали, лишь вздрагивали, бренча сбруей, лошади.
– Какая красота! – покачал головой Воеводин.
– Это и есть моё любимое место, – проговорила Зоя, глядя вниз.
Роман молча смотрел туда же, до боли сжав рукоятку стека.
Зоя сказала правду. Этот обрыв действительно был её любимым местом. Каждый раз, выезжая с Романом на верховую прогулку, она не могла не оказаться у обрыва и, бросив поводья, подолгу смотрела на озеро. Обычно выражение её красивого лица было такое, словно она готовится броситься вниз и, обернувшись диковинной птицей, лететь, лететь над водою, полем, лесом. В такие минуты она, казалось, забывала обо всём, и это тревожило Романа. В нём зрело смутное предчувствие чего-то резкого и безжалостного, что может обрушиться на него по воле этой девушки-птицы, так упоённо жаждущей свободы. Теперь же в её лице, помимо неутомимой жажды свободы, появилось выражение абсолютной уверенности в себе. Роман искоса смотрел на Зою и чувствовал какой-то демонический холод, проистекающий от чёрной, влитой в седло фигуры, от прекрасного, словно выточенного из слоновой кости лица.
– Да, лихое место, – проговорил Воеводин, поправляя свою жокейскую фуражку. – Зоя Петровна, у вас голова не кружится?
– Кружится. От желания прыгнуть, – ответила Зоя, не отрывая взгляда от раскинувшихся за озером полей. – Были б у моей Розы крылья, сейчас бы так и полетели с нею над землёй…
– Et vous nous laisseriez manger par les loups du coin, – пробормотал, усмехаясь, Воеводин.
– Я люблю летать, – проговорила Зоя чуть слышно. – Очень люблю.
Они постояли молча, и вдруг Роман неожиданно для себя произнёс:
– Завтра Пасха…
Зоя повернулась и, внимательно посмотрев на него, ничего не сказала.
Воеводин быстро кивнул и произнёс рассеянно:
– М-да-с… действительно…
Роман устыдился своей фразы, а потом устыдился и собственного стыда. “Как всё глупо, – мучительно подумал он, глядя, как Зоя разворачивает лошадь. – Совсем рехнулся. Веду себя как олух…”
Развернувшись, они поехали шагом.
– Роман Алексеевич, вы надолго здесь? – спросила Зоя.
– Боюсь, что надолго.