Романов. Том 4
Шрифт:
Примерно минуту за столом стояла тишина. Наконец, Соколов вздохнул и заговорил снова.
— Как бы там ни было, никакого урона чести ни для одного из участников не будет. Наоборот, полагаю, некоторые княжичи смогут наладить новые связи, а то и познакомиться с будущей невестой, — произнес великий княжич. — А для неодаренных получится не только развлечение на вечер, но и реальная финансовая поддержка. Вы, разумеется, могли бы возразить, что это не наше дело — помогать царским людям, это обязанность государя. Но я знаю, какие суммы благородные семьи тратят на никому не нужные вещи, и у меня есть возможность часть этих денег
— Ваше начинание благородно, — кивнул я. — Однако я все равно сомневаюсь, что аукцион — хорошая идея. К тому же, подозреваю, он может привести к конфликтам. Обязательно кто-нибудь заявит, что имел место сговор, и перебить его ставку могли только благодаря связям, а не вложенным деньгам.
Соколов улыбнулся.
— Это только в том случае, если аукцион будет закрытым, — заявил он. — Мы же не станем скрывать, кто и сколько готов заплатить за ужин с героем.
Я вздохнул.
— И все равно я не могу дать вам положительного ответа, Иван Михайлович. Участие в мероприятиях такого рода может оставить пятно на репутации всего княжества. Оценят, допустим, кого-то слишком дешево, а кого-то наоборот. И как это воспримут люди, живущие в этом княжестве? Я понимаю, что в Москве — свое Русское царство, живущее немного по иным законам и понятиям. Но столичную аристократию и так не любят, а вы только подольете масла в огонь.
— Почему вы так считаете? — уточнил Иван Михайлович.
По его лицу было заметно, что такая мысль в его голову не приходила. И я решил немного прояснить один очень важный момент.
— Вы правильно сказали, Иван Михайлович, многие рода спускают целые состояния на вещи, которые не несут никакой пользы. Вам известно, каков годовой бюджет среднего княжества?
Он качнул головой, и я продолжил:
— Романовы считаются весьма богатыми, и нас мы в расчет брать не будем, — сказал я, проведя рукой черту по столешнице. — А вот, например, в Чувашии годовой бюджет всего семнадцать миллионов рублей. При этом заметьте, князь спускает все эти деньги на подданных. Вы не найдете там проблем с дорогами, ценами, которые князь вынужден компенсировать из собственных средств, дабы население могло себе позволить не думать о том, где взять денег на завтрашний день, так как жалованье не позволяет банально собрать ребенка в школу.
Соколов слушал меня внимательно, не перебивая, а я продолжил, высказывая то, о чем давно уже думал, живя в этом мире.
— Да, Чувашия — небольшое княжество, но жители любят своих правителей, потому что они заботятся о населении, — произнес я. — И тут вы показываете, как некий московский род, и без того жирующий, тратит годовой бюджет Чувашии, чтобы провести один вечер с героем. И этот герой по жизни — бездельник и мот. И все заслуги его — он не самостоятельно, а по приказу государя, сподобился выполнить свой долг, защищая Русское царство.
Великий княжич улыбнулся, но промолчал, хотя я видел, что у него в голове родился какой-то комментарий по этому поводу.
— Вы думаете, зрители в Чувашии поймут это? В их глазах героями наш клуб не считается. И более того, я вам заранее скажу, что истинно достойные княжичи не получат на этой ярмарке тщеславия достойной цены. Потому что пока мы с вами веселимся и тратим деньги на «никому не нужные вещи», зарабатывая призрачный престиж в обществе, они работают над процветанием своей земли. Не по приказу царя, а потому что вот это — их долг.
Иван Михайлович смотрел на меня еще несколько секунд. Смотрел и улыбался, будто услышал что-то действительно смешное.
— Да, Дмитрий Алексеевич, — протянул он. — Не удивлен, что вас в обществе не особенно любили. Если вы так легко перечеркиваете заслуги перед Русским царством со стороны княжичей, которые уже поверили в свой героизм и исключительность, мне сложно представить, как бы вы уживались в Москве, если бы росли здесь.
Я пожал плечами.
— Суть общества — работать на благо страны, но большинство благородных семей, как вы сами заметили, относятся к своему долгу наплевательски. А при возможности даже Рюриковичи наперегонки несутся к врагу, чтобы он их купил поскорее — потому что предать ближнего у них в крови, они всегда так поступали. Вы говорите, что ваше мероприятие направлено на помощь пострадавшим, но хотите устроить пир во время чумы.
Соколов дернул щекой, но кивнул.
— Хорошо, допустим, вы правы, Дмитрий Алексеевич, хотя и говорите крайне неприятные вещи. Я ведь тоже — Рюрикович, — заметил он.
— Вы в любой момент можете вызвать меня на поединок чести, великий княжич, — пожал я плечами. — Но я считал, что вы гораздо разумнее, чем те, кто посмел поднять руку на царскую власть. И только поэтому мы с вами разговариваем.
— Вы бы проигнорировали мое предложение?
— В самом начале нашего общения вы сами упомянули — Измайлова тоже делала мне предложения. И где теперь Татьяна Игоревна? — поднял я бровь. — Так что простите, Иван Михайлович, но я даже не стану спрашивать мнения князя Романова о моем участии в вашем аукционе.
Он помолчал, задумчиво постукивая пальцами по столешнице. Я не торопил, перерыв еще был далек от завершения, да и оставлять разговор не оконченным, раз он пошел в таком ключе, было бы неправильно.
Для меня было удивительно, что сам Иван Михайлович не просчитал последствий своей идеи. Что, кстати, доказывало, что аукцион он придумал самостоятельно. Великий князь Выборгский такой ошибки бы не совершил — у министра иностранных дел за все время работы не было ни одного провала, и так лихо подставляться под удар общественного мнения он бы не стал.
Выходит, младшему Соколову дали набираться опыта самостоятельно. Набивать шишки собственным лбом, не прикрываясь отцом и связью с Кремлем. Полезный и, возможно, болезненный урок, но он явно Ивану Михайловичу был необходим.
А в том случае, если великий княжич со временем заменит отца на посту, подобная встреча с последствиями недальновидной идеи просто обязательна. В текущей обстановке, когда нужно крепить связи благородных семей с народом, показывать, насколько аристократия от реального населения на самом деле далека — очень большая ошибка.
— Что ж, — все еще пребывая в раздумьях, сказал Соколов. — Я не со всем согласен, Дмитрий Алексеевич, но здравое зерно в ваших словах имеется.
Я спокойно кивнул в ответ, дожидаясь продолжения.
— Вы подозрительно разумны для человека с вашей репутацией, — улыбнулся великий княжич. — И я рад, что решил начать именно с вас. Вы позволили мне избежать, возможно, политического самоубийства.
Вот теперь по его лицу было заметно, как до него постепенно доходит смысл моих замечаний.