Романовы
Шрифт:
Для «направления общественного мнения» Третье отделение использовало газету «Северная пчела»; её издатели Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин получили привилегию публиковать новости политической жизни России и Европы и заметки о самом императоре и «августейшей фамилии», помещать тексты манифестов и другие официальные законодательные акты. Такие материалы проходили цензуру в Третьем отделении; как правило, их лично просматривали шеф жандармов и сам император. Бенкендорф заказывал издателям «Северной пчелы» и прочим литераторам статьи и заметки, для которых нередко предоставлял необходимую информацию, а его подчинённые переводили
Третье отделение по замыслу его создателей должно было стать не тайным обществом шпионов, а официальным и «всеми уважаемым» органом верховной власти и надзора. Поэтому на службу туда приглашали и бывшего декабриста генерала М. Ф. Орлова, и А. С. Пушкина.
Четвёртое отделение ведало женскими учебными заведениями и системой социального обеспечения — воспитательными домами, больницами, инвалидными и странноприимными домами, а также кредитными учреждениями (Ссудными и Сохранными казнами), выдававшими займы помещикам под залог имений. Пятое отделение проводило реформу управления государственными крестьянами, а шестое занималось созданием системы управления на самой беспокойной окраине — Кавказе.
Стиль новому царствованию задавал сам император. В первом часу дня, невзирая на погоду, если не было назначено военного учения, смотра или парада, он отправлялся инспектировать учебные заведения, казармы и прочие «присутственные места», вникал во все подробности и никогда не покидал их без замечаний, а то и устраивал разносы нерадивым чиновникам. Он полагал, что в России чиновников «более, чем требуется для успеха службы», и «весьма многие остаются праздными, считаясь для одной формы на службе, шатаясь по гуляньям и в публичных местах от праздности».
Царь мог «подловить» небрежно нёсшего караульную службу часового, внезапно появившись из-за угла, а то и лично пресечь нарушение порядка. Так, по рассказу барона Корфа, он поймал двух загулявших матросов, пытавшихся скрыться от высочайших глаз в питейном заведении: «Соскочить немедленно из саней; вбежать самому в кабак, вытолкать оттуда собственноручно провинившихся; по возвращении во дворец послать за кн. Меньшиковым и военным генерал-губернатором — всё это было для государя делом минутной решимости».
Образцом идеально устроенного общества для Николая I являлась армия: «Здесь порядок, строгая безусловная законность (Воинский устав. — И. К.), никакого всезнайства и противоречия, всё вытекает одно из другого. Я смотрю на всю человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит». В его царствование половина министров, членов Государственного совета и 41 из 53 губернаторов были генералами; даже обер-прокурором Синода был назначен гусарский полковник. Целые отрасли управления (горное и лесное ведомства, пути сообщения) получили военное устройство. В каждом губернском городе был расположен батальон Корпуса внутренней стражи для охраны тюрем, арестантов и водворения «тишины и спокойствия».
Военная дисциплина и мундир в глазах государя не просто являлись воплощением порядка, а были исполнены высокого смысла. На вопрос актёров, можно ли на сцене надевать настоящую военную форму, он отвечал: «Если ты играешь честного офицера, то, конечно, можно; представляя же человека порочного, ты порочишь и мундир, и тогда этого нельзя».
Но если бы дело было только в мундире и дисциплине! По признанию профессионального офицера и будущего военного министра Александра II Д. А. Милютина, «в большей части государственных мер, принимавшихся в царствование Николая, преобладала полицейская точка зрения, то есть забота о сохранении порядка и дисциплины. Отсюда проистекали и подавление личности, и крайнее стеснение свободы во всех проявлениях жизни, в науке, искусстве, слове, печати. Даже в деле военном, которым император занимался с таким страстным увлечением, преобладала та же забота о порядке и дисциплине: гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантическим соблюдением бесчисленных, мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух». Служивые вспоминали:
«Шагистику всю и фрунтовистику, как есть, поглотил целиком! Бывало, церемониальным маршем перед начальством проходишь, так все до одной жилки в теле почтение ему выражают, а о правильности темпа в шаге, о плавности поворота глаз направо, налево, о бодрости вида и говорить нечего! Идёшь это перед ротой, точно одно туловище с ногами вперёд идёт, а глаза-то так от генерала и не отрываются! Сам-то всё вперёд идёшь, а лицом-то всё на него глядишь. Со стороны посмотреть, истинно, думаю, должно было казаться, что голова на затылке. А нынче что? Ну кто нынче ухитрится ногу с носком в прямую линию горизонтально так вытянуть, что носок так тебе и выражает, что вот, мол, до последней капли крови готов за царя и Отечество живот положить!»66
Нельзя сказать, что для совершенствования вооружённых сил ничего не было сделано. Николай распорядился реформировать систему военных поселений: освободил домохозяев от строевой службы и распорядился, чтобы каждый из них содержал не двух, а одного солдата. «Учреждение о военном министерстве» 1836 года унифицировало армейские структуры — корпуса и дивизии. Государь помнил и о солдатах. Срок службы нижних чинов был сокращён с двадцати пяти до двадцати лет, а довольствие выросло: в 1849 году нормы выдачи мяса составляли 84 фунта в год (почти 100 граммов в день) на каждого солдата и 42 фунта на нестроевого. Вдвое увеличилось число госпиталей, а для похорон каждого скончавшегося рядового бесплатно давались гроб, венчик, разрешительная молитва и 2,5 аршина холста.
Страсть к армии у Николая сохранялась в течение всей жизни. Но в сфере технического прогресса Россия стала утрачивать завоёванные в XVIII веке позиции. Именно в эту эпоху произошло резкое отставание русской военной техники от западноевропейской. Войну 1812—1815 годов Россия и Франция вели одинаковым оружием, однако уже к середине века Англия и Франция обладали качественно новым паровым флотом и нарезным оружием; в России же при колоссальных расходах на армию, составлявших в мирное время 40—50 процентов бюджета, на создание новых видов оружия тратилось только три процента этой суммы.