Романовы
Шрифт:
Сенат рапортовал о некоторых внутренних резервах — в частности, поступавшем из Нерчинска золоте и серебре, но основной источник поступления средств видел только в бесперебойной работе монетных дворов по перечеканке медных и серебряных денег с понижением веса медных монет (изготовлением из пуда меди не 16, а 32 рублей) и ухудшением пробы серебряных. Но 6 мая сенаторы доложили, что в любом случае доходы начнут поступать не ранее сентября, и видели единственный выход в займе у голландских купцов.
Восемнадцатого мая Императорский совет на первом же своём заседании решал сразу обе проблемы — военную и финансовую. В отношениях с Данией предстояло действовать «силою»: занять для начала мекленбургские города Росток,
Двадцать первого мая Румянцев получил приказ императора ввести десять тысяч солдат в Мекленбург. В этом документе война считалась уже «декларованной», хотя лишь 24-го последовал рескрипт русскому послу в Копенгагене И. А. Корфу о предъявлении Дании ультиматума о немедленном возвращении «похищенных земель». В качестве уступки русская сторона соглашалась на переговоры в Берлине при посредничестве прусского короля, но при условии их продолжительности не более семи дней. Такие решения Петра III вызвали протест даже у членов Императорского совета. 30 мая они подали государю «записку», в которой подчеркнули неготовность армии к немедленному выступлению. Советники предлагали разумный выход: выступить следующей весной, когда будут исчерпаны все дипломатические средства и появятся «надёжные пласдар-мы и достаточные магазины», а до того момента действовать «одними казаками» для разорения датских владений. Даже лучший друг Фридрих II уговаривал Петра не выступать в поход до коронации. Но все старания были напрасны. На предостережения прусского короля его «добрый брат и союзник» отвечал:
«Ваше величество пишет, что, по вашему мнению, по отношению к народу я должен короноваться прежде, нежели ехать в армию. Надобно, однако, Вам сказать, что так как война эта почти уже началась, то я не вижу вовсе средства короноваться прежде, именно относительно самого народа, так как я не могу совершить коронования с великолепием, к которому привык народ. Я не могу короноваться, потому что ничего не готово и ничего за скоростью нельзя здесь найти. Что же касается принца Ивана, он у меня под крепкой стражей, и, если бы русские хотели мне зла, они бы давно могли бы мне сделать, так как я вовсе не остерегаюсь, предаю себя на сохранение Богу, хожу пешком по улицам... Могу вас уверить, что, когда умеют взяться за них (русских. — И. К.), то можно на них положиться»32.
Последнее представление императору было подготовлено М. И. Воронцовым 10 июня 1762 года. В нём ещё раз изложены аргументы против задуманного похода: части Румянцева выступили, «положа на отвагу», поскольку имеют провианта только до 1 июля, взять же его в Мекленбурге неоткуда: отправленные транспорты задержаны встречным ветром, а два корабля разбиты штормом. Война будет стоить не менее десяти миллионов рублей, первые же доходы от перечеканки могут поступить только в сентябре, но медная русская монета за границей бесполезна. Канцлер умолял императора не рисковать своей «героической славой», ибо «скорому походу армеи противится непреодолимая натура вещей и поправление тому зависит не от искусства и ревностных распоряжений, но почти единственно от времяни».
Мы не знаем, дошло ли это обращение до императора; во всяком случае, на его действия оно никак не повлияло. Армии не хватало ни времени на подготовку, ни средств. Правда, в начале июня войскам наконец стали выплачивать задержанное жалованье: в заграничную армию перевели 1 миллион 240 тысяч рублей. Но получить остальные миллионы было неоткуда. 5 июня Сенат объявил о невозможности представить
Третьего июля Румянцев писал в донесении Петру III, не зная о его свержении, что до сих пор не может выступить. Инициативу перехватили датчане: их войска окружили пограничный Гамбург, взяли с него «добровольный заём» в миллион талеров и готовились встретить русскую армию на заранее выбранных позициях. Румянцев пришёл «в крайнее отчаяние», но император был готов идти до конца, невзирая ни на какую «неодолимую силу вещей». Манифест царя от 5 июня объявлял о немедленном сборе с архиерейских и монастырских крестьян годового оброка. 8-го числа был заключён союзный договор с недавним противником: в обмен на гарантию сохранения за Пруссией Силезии Фридрих обещал царю пятнадцатитысячный корпус для похода на Данию. В июне были уже готовы образцы бумажных денег номиналом в 1000, 500, 100, 50 и 10 рублей; предполагалось, что их первая партия будет выпущена на общую сумму в два миллиона.
За два дня до переворота, 26 июня, царь потребовал от Сената «неотложно собрать» с вельмож из его окружения все розданные им из государственных заёмных банков и просроченные ссуды. В тот же день Адмиралтейство получило указ немедленно строить необходимые корабли и брать для этого людей «от партикулярных работ». Коллегия иностранных дел должна была обеспечить выезд канцлера и дипломатического корпуса в армию — царь намеревался продемонстрировать свои полководческие таланты. С собой он брал гвардейский отряд из четырёх батальонов и трёх эскадронов, для которых был даже разработан маршрут следования...
Смерть в Ропше
Политика Петра III, его «стремительное желание завести новое» (по замечанию повзрослевшего наследника Павла) и сам повседневный стиль жизни монарха вызывали неизбежное отторжение у бюрократических структур, двора и гвардии — тех самых сил, которые являлись основной его опорой в самодержавной системе.
Книга приказов 1762 года по Семёновскому полку свидетельствует, что с первых дней царствования Пётр III повёл наступление на гвардейские вольности. 1 января он приказал военным новые мундиры «иметь недлинные и неширокие, и рукава б у тех были уские с малинкими обшлагами, так как пред сим во всей армии имелись». Офицерам было велено носить «белые волосяные банты», белые штиблеты и салютовать эспонтонами, а солдатам — новые шляпы «против опробованных». На вахтпарадах царь следил, чтобы у офицеров «воротники у кафтанов вплоть пришиты были», а солдат учил «держать ружья опустя вдоль руки на правом плече круче». Недовольный выправкой гвардейцев, Пётр приказал офицерам лично обучать каждого солдата «в своих покоях» и маршировать по «расписанию темпов». Он распорядился и о том, чтобы «солдатские жёны вина не выносили». Все эти указания были получены от императора за первые две недели 1762 года.
В марте было приказано завершить переобмундирование; при этом сукно офицерам велено покупать «от себя», а за новые аксельбанты вычитать из жалованья. «Постройка» новых мундиров продолжалась до июня и обошлась, например, Преображенскому полку в 69 тысяч рублей, которые так и не были выплачены служивыми даже к концу года. Новая офицерская форма «со всем прибором» тянула на огромную для небогатого дворянина сумму — 130 рублей. Уже после переворота командование просило избавить от вычетов за мундир всех, у кого было меньше двухсот душ. Но ведь кроме парадного или «богатого» мундира офицеров обязали сделать себе и обычные «вицмундиры».