Романтические приключения Джона Кемпа
Шрифт:
Писец спешно вышел из комнаты. Он вернулся с кучей бумаг. О’Брайен, наклонившись над плечом судьи, сопровождал свои слова оживленной жестикуляцией. Какие новые подлости задумывал он? Неужто он поддерживал предположение, что я подготовил людей убить дона Бальтасара? Или, может быть, я только нарушил закон, увезя Серафину?
— Какое счастье, дон Патрицио! — проговорил старый судья. — Теперь мы сможем удовлетворить английского адмирала. Какая удача!
Он вдруг выпрямился в кресле; О’Брайен за его спиной внимательно смотрел на меня.
— Как ваше имя? — спросил судья.
— Хуан… Джон Кемп. Я родом из старинной английской семьи. Меня хорошо знают. Спросите сеньора О’Брайена.
На измученном лице О’Брайена улыбка стала жестче.
— Я слыхал, что в Рио-Медио сеньора звали… звали…
Он остановился и обратился к лугареньо.
— Как его звали — капатаса [52] , который вел эту пиратскую банду?
— Никола… Никола Эль-Эскосе, дон Патрицио!
Бедный оборванец заикался от страха.
52
Атамана.
— Вы слышите? — обратился О’Брайен к судье. — Крестьянин опознал этого человека.
— Несомненно, несомненно, — повторил старый судья. — Нам больше не нужно доказательств. Вы, сеньор, видели этого злодея в Рио-Медио, крестьянин его опознал, назвал его по имени.
— Это абсурд, — проговорил я. — Сотня свидетелей докажет, что я Джон Кемп…
— Это может быть и верно, — сухо проговорил судья и добавил, обращаясь к писцу: — Пишите: Джон Кемп из дворянской английской семьи родом, прозванный на арене своих преступлений Никола Эль-Эскосе, иначе Эль-Демонио.
Я пожал плечами. В эту минуту я не мог понять, к чему все это клонилось.
Судья кивнул писцу:
— Прочтите обвинительный акт… вот отсюда, — он указал на одну из бумаг.
Это был обвинительный акт против Николса, написанный уже давно.
Подлый замысел О’Брайена внезапно стал ясен. Обвинительный акт представлял собой список отвратительнейших преступлений. Это были показания разных свидетелей, и все сходились, как пригнанные пазы. Никола ограбил четырнадцать судов и убил около двадцати двух человек — из них двух женщин. Кроме того, тут была история с роулеевскими лодками.
— Галеры британцев, — читал писец, — приблизились ярдов на десять. Вышеупомянутый Никола тогда крикнул: "Проклятие кровожадным псам!" — и велел дать залп по английским лодкам. Семерых на передней галере уложило на месте. Я видел это собственными глазами. — Следовала подпись: "Исидоро Алеманьо". А второй свидетель под присягой показал следующее: "Вышеупомянутый Никола был в трюме, но сейчас же выбежал и одним ударом ножа перерезал горло человеку стоявшему на коленях посреди палубы"…
Несомненно Никола совершил действительно все эти преступления, что и подтверждали свидетели под присягой… Но старый судья наверно никогда его не видел, а О’Брайен с бродягой клялись, что я и есть Никола Эль-Эскосе, alias [53] Эль-Демонио.
53
Иначе (исп.).
Я подавил в себе желание заорать от ярости. Я сказал сравнительно спокойно:
— Я не Никола Эль-Эскосе. Это я легко могу доказать.
Старый судья пожал плечами и с непоколебимым доверием взглянул на О’Брайена.
— Этот человек, — указал я на лугареньо, — настоящий пират. И даже больше — он наемник судьи О’Брайена. Он был одним из помощников человека, по имени Мануэль дель-Пополо, который командовал лугареньос, когда Никола удрал из Рио-Медио.
— Однако вы хорошо знаете пиратов, — проговорил старый судья с улыбкой очень глупого человека. — Несомненно, вы близко сталкивались. Сейчас я подпишу ордер, по которому вас передадут в дом предварительного заключения.
— Но я говорю вам: я не Никола!
Судья бесстрастно продолжал:
— Вы теперь подсудны Морскому Трибуналу. Мои полномочия окончены.
Я не выдержал:
— Но я говорю вам: О’Брайен мой личный враг, слышите?
Старый судья ядовито усмехнулся:
— Сеньору нечего бояться нашего суда. Сеньор будет передан своим соотечественникам. Без сомнения, у них он найдет справедливость. — Он жестом отпустил лугареньо и встал, собирая свои бумаги. С глубоким поклоном он сказал О’Брайену: — Оставляю преступника в распоряжении вашей милости, — и вышел вместе с писцом.
О’Брайен выслал обоих солдат, и мы остались с глазу на глаз. Никогда еще он не был так близок к смерти. Если бы не мое острое желание услышать, что он мне скажет, я б размозжил ему голову стулом. Я даже протянул руку к стулу, но вдруг увидел, что он плачет.
— Проклятие… вечное проклятие вам! — услышал я сквозь рыдания. — Из-за вас я снова как в аду. Что же это такое, о боже! — Человек может переносить смерть другого, — продолжал он, слегка успокоившись, — но это… не знать, жива ли она, спрятана ли — может, она умерла… — И вдруг твердым голосом он крикнул: — Расскажите немедленно, как вы скрылись.
Я понемногу стал уяснять себе положение дел.
— Вы недостойны того, чтобы порядочный человек с вами разговаривал, — произнес я.
— Вы ее утопили?
Я понял окончательно, насколько велика его неосведомленность. Он ничего, ровно ничего не знал. Неизвестность была для него адом.
— Где она? — спросил он. — Где же она?
— Там, где ей нечего бояться вас, — ответил я.
Он сделал конвульсивный жест, как будто хватаясь за оружие.
— Если вы мне скажете, что она жива… — начал он.
— О, ведь я-то не умер, — ответил я дерзко.
— Вы более мертвы, чем дохлый щенок, — крикнул он. — Вас повесят здесь за убийство или в Англии — за пиратские разбои.
— Значит мне нечего бояться за свою жизнь, — расхохотался я.
— Вы дали ей утонуть, — продолжал он… — Вы увезли ее из дому на утлой лодчонке, молоденькую девушку, почти ребенка; и вы еще можете смотреть людям в глаза!
— Я старался ее спасти от вас, — ответил я.
— О, эти англичане… Я видел, как они убивали детей на руках у матерей, я видел, как они жгли вдов и сирот… Но это, это… Слушайте, Кемп, я могу вас спасти!