Романы Романовых
Шрифт:
Турция была в ярости от потери Крыма, и началась вторая русско-турецкая война 1787–1791 годов, названная «Потемкинской». Она закончилась победой русского оружия и подписанием мирного договора в Яссах. Но Потемкин не проявил себя в этой войне как выдающийся полководец. «В ту войну духовные его силы были явно на ущербе (чувствовал, что влияние его в Петербурге уменьшается с каждым днем), физические силы начали сдавать… Душой Потемкин был не столько в армии, сколько в Петербурге – частые его поездки туда достаточно показывают… Трагизм Потемкина заключался в том, что в силу своего положения в стране и при дворе он не допускал того, чтобы кто-либо, кроме него, мог командовать армией… Сам он, гениальный политик и организатор, совершенно был лишен каких-либо полководческих дарований и сознавал это…» – писал один исследователь деятельности Светлейшего. Это правда – не каждому дано быть великим полководцем, но положение обязывало.
Со времени разрыва с Екатериной прошло уже много лет. Какой же была личная жизнь Потемкина все это время? Во время второй русско-турецкой войны он подолгу жил в Яссах, окруженный азиатской роскошью и толпой прислужников, но не переставал переписываться с Петербургом. Ненадолго его увлек роман с женой двоюродного брата 26-летней красавицей Прасковьей Потемкиной, урожденной Закревской. Сохранились письма Потемкина к ней, например, такое: «Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет непонятная сила к тебе… Нет ни минуты, чтобы ты, моя небесная красота, выходила у меня из мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь… Целую от души ручки и ножки твои прекрасные, моя радость!..» Однако эта красавица быстро надоела Потемкину, и он бросил ее.
«Весь 1789 год был переполнен амурными утехами и беспрерывными победами князя Таврического над прелестнейшими дамами России, Польши, Молдавии, актрисами из разных европейских стран, приезжавшими в ставку Светлейшего в Яссы часто не без определенного умысла. Потемкин занимал в Яссах самый большой и роскошный дворец князей Кантакузинов – знатнейшего рода в Молдавии и Валахии. Здесь трижды в неделю происходили роскошнейшие балы и празднества», – писал биограф Потемкина. Но тут биограф не прав – какие «победы» могли быть у князя, если он сам говорит, что барышни «приезжали не без умысла»?
По случаю победы под Бендерами в Петербург с донесением помчался брат последнего фаворита Екатерины Платона Зубова, Валериан. Когда он в середине апреля 1790 года вернулся в Яссы, то застал привычную картину: «И дворец был тот же, и люди те же, только “предмет” страсти Григория Александровича в очередной раз переменился. Теперь это была двадцатитрехлетняя гречанка (напомним, что Потемкину был уже 51 год) совершенно сказочной красоты, смотреть на которую собирались толпы народа и в Варшаве, и в Париже. Это была знаменитая София Витт, жена польского генерала Иосифа Витта, впоследствии графиня Потоцкая-Щенсны. София, в девичестве Клявона, родилась в Константинополе, была не то прачкой, не то невольницей. Ее купил польский посол в Турции Боскап Ляскоронский и перепродал Витту, бывшему тогда майором».
А. Тургенев писал о мадам Витт следующее: «Потемкин куртизанил с племянницами своими и урожденной гречанкой, бывшею прачкой в Константинополе, потом польской службы генерала Витта женою, потом купленною у Витта в жены себе графом Потоцким и, наконец, видевшею у ног своих обожателями своими: императора Иосифа, короля прусского, наследника Фредерика II, Вержена – первого министра во Франции в царствование короля-кузнеца Людовика XVI, шведского короля Густава; будучи в преклонных летах, графиня София Потоцкая была предметом даже Александра Павловича». Наверное, хороша была чертовка, раз в нее влюбился не только Потемкин, но и Александр I. Один историк утверждал, что в начале 90-х годов у нее от Потемкина родилась дочь, но эта «дочь» из области тех же фантазий, что и Елизавета Темкина.
После мадам Витт настала очередь не менее очаровательной и еще более молодой (любил Потемкин молоденьких, впрочем, Екатерина тоже предпочитала юношей) княжны Долгоруковой. Рассказывали, что в день ее именин Потемкин, устроив праздник, посадил княжну рядом с собой и велел подать к десерту хрустальные чаши, наполненные бриллиантами. Из этих чаш каждая дама могла зачерпнуть для себя ложку драгоценных камней. Когда же именинница удивилась такой роскоши, Потемкин сказал: «Ведь я праздную ваши именины, чему же вы удивляетесь?» Вот это размах – так кутить мог только Потемкин! Когда же выяснилось, что у княжны Долгоруковой нет подходящих бальных туфелек, которые она обычно выписывала из Парижа, Потемкин послал нарочного во Францию, и тот, загоняя лошадей, мчался дни и ночи напролет, чтобы доставить модные башмачки в срок. В те же вечера, когда балов и вечеров не намечалось, в интимных покоях Светлейшего появлялись все новые и новые соискательницы брильянтов. Пресыщенный любовью, пирами, лестью и доступными женщинами, Потемкин стал раздражительным, пребывал в беспрерывной меланхолии, ни в чем не находил покоя и наконец уехал в Петербург. Была еще одна причина, погнавшая его в Северную Венецию, – у Екатерины появился новый любовник, амбициозный и властный Платон Зубов, который мог бы составить ему конкуренцию. С намерением «вырвать этот зуб» он и помчался в столицу.
Потемкин приехал в Петербург в феврале 1791 года и по привычке обосновался в Зимнем дворце. Принят он был с прежними почестями – Екатерина II подарила ему фельдмаршальский мундир, украшенный алмазами, стоимостью 200 тысяч рублей, и Таврический дворец. Мешая хандру и меланхолию с деятельным участием в отделке дворца, Потемкин задумал устроить праздник, которого еще свет не видывал. К маю все было готово, и Таврический дворец принял три тысячи гостей. Этот грандиозный праздник прекрасно описан в книге М. Пыляева «Старый Петербург», так что повторяться нет смысла. Скажем лишь, что Светлейшему он обошелся в полмиллиона рублей.
Когда Екатерина II покидала после праздника Таврический дворец, Потемкин упал перед ней на колени и зарыдал. Потом говорили, что Потемкин плакал, чувствуя приближение своей смерти… После торжества князь пробыл в столице еще два с лишним месяца. Удалить Платона Зубова ему так и не удалось, личные отношения с императрицей ухудшились. Она фактически выставила Потемкина из города. За время своего пребывания в Петербурге после праздника в Таврическом князь истратил 850 тысяч рублей на попойки и пирушки, расходы на которые были покрыты казной. Гулял Потемкин напоследок по-крупному, как действительно перед смертью.
Летом 1791 года, простившись с Екатериной II, князь отправился в город Галац, к армии. Он пребывал в жестокой меланхолии, вызванной разрывом с царицей. В августе произошло событие, еще более опечалившее его, – умер герцог Карл Вюртембергский, самый любимый его генерал. При отпевании покойного Потемкин стоял возле гроба до конца. «Потемкин был столь сильно удручен и задумчив, что, сойдя с паперти, вместо кареты подошел к погребальному катафалку. Он тут же в страхе отступил, но твердо уверовал, что это не простая случайность, а предзнаменование», – вспоминал очевидец. Так оно и случилось. В тот же вечер он почувствовал озноб, потом у него поднялась температура. Потемкин слег в постель, но докторов к себе не допускал. Повторилась та же ситуация, что и с потерей глаза, только сейчас на карту была поставлена жизнь Циклопа. Когда же ему стало совсем худо, он приказал везти себя в Яссы, где были лучшие военные врачи. Там его болезнь немного отпустила, а потом накинулась опять. За три дня до своего 52-летия Потемкин причастился Святых Тайн, ожидая скорую смерть, однако Бог подарил ему еще несколько дней жизни, во время которых Светлейший подолгу молился, по-прежнему отказываясь от каких-либо лекарств. Наконец, увидев, что ему не делается ни хуже, ни лучше, он приказал везти себя в город Николаев. Его сопровождала любимая племянница, графиня Браницкая. В пути ему стало совсем плохо. В ночь на 6 октября 1791 года больного вынесли из кареты и положили на ковер, расстеленный прямо в степи. Он умер так тихо, что казаки конвоя сразу не поверили, что всемогущий Григорий Потемкин мертв. Только Браницкая, вскричав, бросилась ему на грудь, стараясь своим дыханием согреть его похолодевшие губы.
Екатерина II была потрясена известием о скоропостижной кончине человека, которого она совсем недавно горячо любила. Она впала в такое состояние, что ей даже пришлось пустить кровь. Она писала в одном частном письме: «Страшный удар разразился над моею головою. После обеда, часов в шесть, курьер привез горестное известие, что мой ученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потемкин-Таврический умер в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. Вы не можете себе представить, как я огорчена…» Она искренне сожалела о смерти Григория.