Ромео, Джульетта и тьма
Шрифт:
Да, в безопасности! Пять шагов туда, пять обратно!
Иногда Павел молчал, у него не было слов, и он говорил с ней просто глазами. «Я и не знал, что на свете существует такое! До того, как я встретил тебя, было одно ожиданье… Только ожиданье. Как глупо! Когда мне было четырнадцать лет, я придумал сентиментальную историю. Будто я, летчик, спас красавицу… Полюбил ее и взял в жены. Я даже имя придумал. Смешно, правда? Она была совсем не такая, как ты. Просто тень, и сейчас я этого даже стыжусь. Сейчас есть ты, ты опираешься о мое плечо, и я слышу запах твоих волос.
В такие минуты останавливалось время. Они говорили друг с другом без слов, грезили молча. Казалось, они бродят рука об руку по дорогам, совсем не похожим на те, что опутали мир за окном; казалось, все тонет в лучах солнца, и земля, по которой они ступают, не уходит у них из-под ног. Они бегут по лугам, свежий ветер с гор треплет их волосы. Над головой открытое синее небо. Как она смеется! Многоголосое эхо разносит среди гор ее смех. Павел обнимает ее. Валит в высокую траву, ложится рядом, чтобы видеть вблизи живые влажные губы, прикрытые ресницы, из-под которых струится черный свет. Кладет голову к ней на грудь, закрывает глаза. Слышишь, как шумит мир?! Ты здесь, со мной! Он чувствует легкое прикосновение ее ладони. Земля обняла и покачивает их в своих надежных руках. Все затихает вокруг. Они плывут в прозрачной зеленоватой воде. Она — немного впереди. Потом, обернувшись, манит рукой…
«Где я все это видел! — думает Павел. — Откуда знаю это озеро с берегами, поросшими камышом, окруженное пологими лугами, аллею тополей, дорогу, теряющуюся в белой тени березовой рощи? Где этот мир? Как туда попасть?»
Картина изменилась. Они стоят в узком проходе вагона, а пейзаж за окном мелькает — светлый, темный, снова золотой…
— Павел…
Он очнулся. Вокруг — все те же четыре стены.
— Что?..
С минуту она колеблется, подыскивая слова.
У тебя… была… девушка? Юноша приподнялся на локтях.
Как? Имел ли я…
Да… — Эстер совсем растерялась. — Я об этом… Павел помолчал, неприятно пораженный вопросом.
Он не ожидал его. Словно холодной водой облила. Он упрямо уставился в потолок. Запинаясь, признался просто и неохотно:
— Нет.
И тут же повернулся к ней;
Почему ты спрашиваешь?
Просто так. Я рада.
Почему?
Не знаю. Я правда очень рада.
Эстер тихонько засмеялась, подняла голову с его плеча, взяла его лицо в свои ладони и тихонько дотронулась до него губами. Потом забралась под его руку, устраиваясь поудобней, свернулась как котенок. И облегченно вздохнула.
— А ты?
Девушка не расслышала его слов, погруженная в свои мысли. Ее молчание больно отозвалось в его сердце. Он резко двинулся, невольно оттолкнув ее от себя.
— А ты?
Она взглянула удивленно.
Я? Тоже нет. Ты думал…
Ничего я не думал!
Но ты тоже рад, правда?
Конечно, — признался он и вздохнул.
— А ты об этом думал?
— Не особенно. Меня это не интересовало… Хотя, если по-честному, — да! Я думал об этом.
— И обо мне?
Павел судорожно вздохнул, мучимый стыдом и непонятным страхом.
— И о тебе! Ты сердишься?
— Почему? Ведь я люблю тебя. И хотела бы отдать тебе все, что у меня есть.
Ты хорошая, — сказал он растроганно.
Нет. Я этого боюсь…
Не бойся. Я никогда не обижу тебя… И если…
— Я знаю. Понимаешь, я сначала была обыкновенной девчонкой, нескладным подростком, подруги звали меня
Эста. А потом я выросла, и вдруг оказалось, что я не как все — я еврейка. Будто я стала совсем другой. Почему? Мне запретили встречаться с арийцами. Знаешь, Павел, а ведь ты, собственно говоря, тоже ариец.
Она рассмеялась и пальцами забралась в его волосы.
Не мели чепухи, — заворчал он, стараясь освободиться, хотя на самом деле ему было приятно.
Нет, буду! Я люблю твои волосы! Мне вдруг все стало казаться смешным. Мне сегодня хочется смеяться. Что было потом? Потом все случилось само собой, я здесь и не виновата, что люблю вас, ариец! Правда… не виновата…
— Не зли меня!
Какая-то новая идея пришла ей в голову.
Послушай, ты умеешь танцевать?
Что это вдруг? Умею… кое-как. Ходил на танцы.
А мне было нельзя. У меня было такое красивое платье, но маме пришлось перешить его. Танцевать меня учил папа.
Меня танцы не очень занимали. Это для пижонов— взбить кок, расфуфыриться. Перед «Беседой» наши все удирали. И я тоже.. [5]
А я страшно любила танцевать.
Где же вы танцевали? — спросил он недоверчиво.
— Дома, конечно, в комнате. Опустим затемнение, чтобы нас никто не видел и не слышал. Мама сядет за рояль, начнет играть вальс, а папа учит меня. Раз, два, три, тата-та-тата-та. Он замечательно танцевал, и я быстро научилась. Это так легко. Давай потанцуем?
5
«Беседа» — чешский танец
— С ума сошла! — Он недоуменно раскрыл глаза, но девушка уже тащила его за собой. Он неохотно поднялся, ероша растрепанные волосы и укоризненно качая головой.
— Мне так хочется, Павел, — умоляла она, полная не понятного возбуждения. Щеки ее зарумянились. — Никто не увидит, а я… я буду так счастлива. Хочешь, я что-то покажу тебе! Погоди! Я сейчас приду, а ты попытайся поймать по радио какую-нибудь музыку, ладно?
Прежде чем Павел опомнился, она повернула ключ в дверях, проскользнула в темную мастерскую и зажгла там свет. Павел ужаснулся:
— Гаси скорей, ради бога! Не затемнено! Гаси!
Павел включил приемник, тщетно пытаясь найти танцевальную музыку. Среди хрипов и треска слышались лишь траурные фанфары и дробь барабана. Репортаж. Мертвого гаулейтера перевозят из больницы на Град.
Мороз пробежал по коже, Павел быстро выключил радио.
Но, обернувшись, не смог удержаться от смеха. В дверях стояла Эстер; она стащила с манекена не дошитый пиджак с приметанными рукавами и надела на себя. Пиджак был велик, маленькие руки утонули в рукавах, подбитые ватой плечи опустились, пиджак висел ниже колен. Павел всплеснул руками.