Ромео и Джульетта. Величайшая история любви
Шрифт:
Как сказал один из господ сочинителей — много шума из ничего…
Вся эта свалка, разумеется, не могла не привлечь внимание толпы. Нас, итальянцев, хлебом не корми — дай только зрелищ! «Тощий» люд немедленно начал накапливаться на площади, и в толпе уже начали находиться стихийные проповедники, с ходу призвавшие бить-громить Монтекки, Капулетти и, вообще, всех «жирных» Вероны.
По счастью, мимо проходил Бенволио. Заинтересовался — что же такое творится в славном городе с утра пораньше? К его чести, Бенволио, умному мальчику, не понадобилось много времени понять ситуацию. Лучше многих понимая, в какие волнения может вылиться их нетрезвая выходка, он выхватил шпагу и бросился вразумлять наших героев. Плашмя потчевал клинком всех подряд, без разбора гербов Монтекки и Капулетти, и громогласно обещал так выдрать слуг, чтобы те до нового урожая даже испражнялись вприпрыжку.
На этом бы военные действия и завершились, порой для вразумления толпы достаточно одного решительного человека, но тут на сцене этого балагана возникло еще одно действующее лицо — Тибальт.
О, этот, разумеется, в каждой винной бочке затычка, во всяком сапоге — первый гвоздь! Даже странно, где его до сих пор носила нелегкая, раз на площади Блаженных Мученников Патрикия и Васонофия разыгралась такая собачья свадьба!..
Для тех, кто не помнит, я поясню, Тибальт — это племянник жены Капулетти-старшего. Из бедных родственников, что растут приживалами при богатом доме.
Я знаю, Капулетти взял его в дом еще мальчишкой. Тогда в Вероне свирепствовала черная оспа, от которой умерли два его сына и старшая дочь. Тибальт тоже остался сиротой.
В похвалу нашей нации — родная кровь у нас, итальянцев, священна. Поэтому и семьи не хиреют стволом прямого наследования, подпитываясь множественными побегами из боковой родни. Но на древе родового ствола Капулетти Тибальт явно был не самым желанным отростком. Сказалось ли то, что Тибальт получал кров и пищу милостью дяди, чувствуя свое приниженное положение в семье, или сыграла роль нехорошая кровь отца, отъявленного бездельника и пропойцы, но малый вырос вздорным и глупым. «Не наша порода!» — неоднократно вздыхал старый Капулетти.
В городе болтали, что глава семьи, оставшись без сыновей, возлагал на племянника большие надежды. Неоднократно пробовал приобщить Тибальта к семейному делу. Результат неизменно оказывался аховым. Складывая мешки с зерном и кувшины с маслом олив, Тибальт лихо вычитал из них бочки с вином. В результате получалась такая прибыль, что всей семье, получалось, место в долговой яме. Вы же, наверное, помните обычай старины сажать должников в специальные ямы, чтобы каждый мог помочиться сверху на их бесчестные головы, напомнив о долге?..
В результате старик здраво рассудил, что для семейного дела лучше держать Тибальта как можно дальше от всяких дел. А сам Тибальт почему-то решил, что его натура выше грубой торговли. Возомнил себя великим воином, что сквозь победы проложит свой жизненный путь к громкой славе.
Клянусь блаженными мучениями Патрикия и Варсонофия, для поисков славы он выбрал интересные методы! Шастал из кабака в кабак, стучал глиняными кружками по дубовым столешницам, изрыгал проклятия и сверкал глазами, нарываясь на ссоры с веронским гибеллинами. Было понятно, что когда-нибудь он нарвется по-настоящему, но, к счастью, его мало кто принимал всерьез. Буйноволосый, низенький, толстый, с угловатым, некрасивым лицом, он не обладал и половиной качеств, нужной настоящему бойцу. Есть среди нас, итальянцев, такие характеры — шумные, трескучивые, обидчивые и при этом, в общем-то, никакие…
«Ведь не молод уже, далеко за двадцать, а все еще ведет себя как мальчишка! — судачили в городе. — А ведь мог бы, такую бы карьеру мог сделать — закачаешься! Кому как не ему старый Капулетти передал бы семейное дело, если бы в этой кучерявой голове без шеи нашлась хоть капля мозгов!..»
В то утро Тибальт влетел на площадь так быстро, словно пчела только что ужалила его в задницу.
— Ах вот как! Я вижу! Монтекки опять затевают свару! — орал он, размахивая обнаженной шпагой. — Оставь слуг, Бенволио, твоя смерть ждет тебя с другой стороны! За меч, сеньор, и сразись не с сиволапым мужичьем, а с настоящим мужчиной!
Напрасно Бенволио указывал ему, что он лишь разнимает этих бездельников. Тибальт и слышать ничего не хотел, подступая к нему со своей шпагой. Пришлось юноше отбиваться.
Без ума размашистые удары Тибальта — дело не слишком опасное для того, кого я сам обучал тактике выпадов и уходов. Но сам по себе звон клинков — такая музыка, что способна многих завести на пляску с Костлявой Старухой. Народ вокруг опять начал волноваться. Понятно, «тощие» веронцы никогда не любили «жирных», а Монтекки и Капулетти одинаково славились в городе вызывающей, напоказ, роскошью.
Тут, наконец, я подоспел со своими солдатами. Древками алебард мои ветераны оттеснили друг от друга дерущихся, и угомонили самых крикливых из публики.
Бенволио, умный мальчик, с готовностью вложил шпагу в ножны. Тибальт же пытался сопротивляться, махал клинком не менее яростно, чем повар размахивает ложкой над главным блюдом парадного обеда. Кричал, мол, пусть у него язва вскочит на срамном месте, пусть его заберет лихоманка, пусть его глаза лопнут от гноя, если он не разделается прямо сейчас хоть с одним из Монтекки.
Да, великий воин Тибальт…
Пришлось мне самому заступить ему дорогу, многозначительно положив на ладонь на эфес меча. И громко пообещать ему язву, лихоманку, лопнувшие глаза и прочие наслаждения в том же духе, как, заодно, и славу третьего мученика на этой площади, если он прямо сейчас не угомонится!
Со мной Тибальту не хотелось сражаться, мое умение владеть оружием в городе было широко известно. Он скис, опустил клинок, и что-то забурчал себе под нос, как бурчит котелок с похлебкой, только что снятый с огня. Словом, когда на площади появились старый Капулетти с женой, инцидент можно было считать исчерпанным. Поэтому его крики: «Где мой меч боевой?!» и все прочее в том же духе, раздавались скорее для виду. Похоже, старик был рад, что обошлось без крови, не считая одного разбитого носа. А ряд солдат, надежно блестевших перед толпой начищенными панцирями и жалами алебард, свидетельствует, что беспорядки этим и ограничатся.
По совести сказать, Капулетти был не таким уж старым, где-то около пятидесяти. Но нам, молодым, он тогда казался совсем дряхлым. Ссутуленная спина, обвислый живот, нос и щеки в винных прожилках, тонкие ноги, пошаркивающая походка — поношенный облик человека, который всегда имел много денег, и не скупился их тратить на собственные удовольствия.
Удовольствия, сеньоры и сеньориты, изнуряют ничуть не меньше тяжелой работы, я имел случай опробовал эту истину на себе…
Глава дома Монтекки, отец Ромео, был в его же годах. Но выглядел пободрее. Или — позадиристее. Они с женой и слугами появились на площади следом. Воистину, весь город вдруг начал сбегаться к Блаженным Мученикам, я даже стал подумывать оцепить улицы.