Ромео и Джульетта. Величайшая история любви
Шрифт:
— Да, при этом держать в руке кусок окорока и с удовольствием от него откусывать… — ухмыльнулся Бенволио.
Меркуцио тоже фыркнул, но вдруг замолчал и задумался, почесывая переносицу.
— А что, может получиться… — вывел, наконец, он.
— Получится, конечно, получится! — горячился Ромео. — Маски — за ними дело не станет, я знаю, у кого их достать в этом городе!
— Что и говорить, шутка славная…
— Побьют, — уверенно пообещал Бенволио. — Или — прирежут как гусаков! Капулетти сейчас небось злы, как свора гончих, упустивших оленя!
— Прирежут? Авось не прирежут… — Меркуцио задумчиво скреб подбородок. — Да… Но зато разговоров будет…
— На поминальной службе.
— К дьяволу поминальную службу! Оставьте похоронные разговоры, друзья мои! — настаивал Ромео, блестя глазами. — Сами подумайте! Если после площади Блаженных Мучеников над нами, Монтекки посмеиваются не меньше, чем над Капулетти, то после бала над ними будут так хохотать, что зубы во рту зашатаются!.. Разве не стоит того?!
— Глупый, не нужный риск, — заявил Бенволио.
— Риск — да! Но не глупый. Меркуцио, ты идешь?!
— Я? Да, пожалуй…
— Бенволио?
— Я?.. — тот вздохнул. — Ну, куда ж я от вас…
Вот так, сеньоры и сеньориты, родился дерзкий замысел трех юнцов-гибеллинов выпить вина и станцевать на балу у гвельфов.
Конечно, розыгрыш. На первый взгляд… Но сам Ромео потом признался мне, что всей истинной подоплеки своего замысла он закадычным друзьям не открыл. На самом деле, в глубине души ему рисовалось больше героического, чем смешного. Вот они приходят на бал, обманув стражу Капулетти, вот многие начинают обращать внимание — а что это за стройный, высокий юноша, чья одежда свидетельствует о знатности и богатстве, а манеры — о врожденном изяществе и благородстве души?
Маска, маска, ты кто, отзовись?
И прекрасная Розалина, конечно же, заинтригованна. Красавица начинает чувствовать томление и слабость в членах, и про себя понимает, что уже готова любить этого человека…
Но тут — разоблачение! Внезапное как пощечина!
Да это же Ромео, Ромео Монтекки! — приходят все в оживление. А он — один, среди враждебной толпы, надменный и гордый! Бестрепетный, как опытный капитан на мостике боевого корабля… (В мечтах Меркуцио и Бенволио успевают благополучно скрыться, оставив ему всю опасность, но и славу при этом).
Разве после такого зрелища красавица Розалина не броситься к его ногам, полюбив его всей душой?!
Мечты-мечты… Пусть юность, способная так мечтать, вызывает теперь у нас, мужей зрелых и опытных, лишь снисходительную усмешку, но разве не все мы грешили когда-то переизбытком воображения?..
Тогда, мечтая о внимании Розалины, Ромео и представить себе не мог, что уже к концу бала гвельфов ее внимание будет интересовать его так же, как сладость гарема султана волнует евнухов из охраны. Что несравненная Розалина покажется ему лишь вздорной, туповатой старухой (Прости, любовь моя!), а его сердце заполнится до краев другой нежностью…
Воистину, причудливы дела Господни, неисповедимы промыслы и неведомы нам цели наших судеб!
— Что, что? Ты спрашиваешь, Альфонсо, кто такие гвельфы и гиббелины, о которых я все время ссылаюсь, как молодой падре на Святое Писание?
Хороший вопрос! Клянусь муками Иисуса Христа Спасителя, вопрос достойный тебя, как пират Средиземноморья достоин петли на самой высокой рее! Просто обидно, получается, я тут заливаюсь, как монастырский хор на день ангела отца-настоятеля, а некоторая бестолочь даже не понимает, о чем я толкую…
Нет, меня всегда поражало, насколько плохо молодые знают историю собственной земли. И не хотят знать, вот что хуже всего! Ведь история — это не только прошлое любой страны, это еще ее будущее! Я, Умберто Скорцетти, проживший долгую и бурную жизнь, глядевший в глаза Старухи-с-косой так же весело, как ты, Альфонсо, заглядываешь под юбку нашей кухарки, уверен твердо — нельзя построить светлого будущего, не оттолкнувшись от прошлого. Как говорили еще философы древнего Рима, — нечто не возникает из ничего, потому как всякое следствие проистекает из своей причины. Впрочем, для таких как ты, Альфонсо, слова мудрецов настолько же пустой звук, как вечерняя молитва для голодной свиньи! Пусть весь мир знает, все вокруг обсуждают, но такие как ты, Альфонсо, всегда будут таращить бараньи глаза и недоуменно спрашивать — а кто это?
Ладно, ладно, извините, сеньоры и сеньориты, что-то я сегодня слишком разгорячился… Излишняя злость, как учат нас медики, приводит к разлитию черной желчи по внутренним органам, что для человека в моих годах совсем не полезно. Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке, но исправить все зло под солнцем — задача непосильная для любого. Только Иисус Спаситель однажды за нее взялся, но, между нами говоря, не слишком-то преуспел…
О чем я? Ах, да, гвельфы и гибеллины… Хоть теперь, Альфонсо, открой уши пошире, пусть хоть какая-то мысль залетит в твою пустую башку…
Итак, гвельфы и гибеллины — две партии, на которые разделилось все население Северной и Средней Италии.
Почему это произошло? А почему Господь разделил день и ночь, черное и белое, тепло и холод? По моему скромному разумению, люди всегда найдут повод разделиться, чтобы скалить зубы в сторону соседей. Словно им без этого и хлеб не естся, и вино не пьется. Такое уж это странное создание — человек, что ему всегда и во всем нужно найти врага. Я полагаю, когда Господь творил человека из глины и праха, Он все-таки отвлекался на другие заботы, что при его занятости вполне объяснимо. Но этим немедленно воспользовался сатана, подбросив в строительный материал свою зловредную толику. Объяснение, между прочим, ничуть не хуже других, что пытаются объяснить противоречивость натуры человеческой…
Насколько я знаю, разделение на враждующие партии произошло по политическим мотивам в начале прошлого, бурного XIII века. Гвельфы, которые по большей части состояли из горожан, ремесленников, купцов, банкиров и прочей, так называемой, знати кошеля и торговой мерки, считали, что Италия должна объединиться под властью германских императоров. Гибеллины, к которым по большей части относилась родовая аристократия и преданное им крестьянство, полагали, что в Италии должна быть одна власть — Папы Римского, а никаких новых господ из германцев и франков нам не требуется. Мол, Италия когда-то была Великой Империей и станет ей снова только когда покончит с независимостью городов-сеньоров, что увязли в распрях между собой. Мол, именно распри Центра и Севера виноваты в том, что каждый, кому не лень, приходит на наши земли с огнем и мечом, и неизменно находит себе союзников среди итальянцев…