Ромео и Джульетта. Величайшая история любви
Шрифт:
Лоренцо пренебрежительно отверг «апостоликов» с их несбыточной мечтой уравнять неравных. Что толку, если они победят? — пустился он в рассуждения. Все закончится тем, что места старых иерархов церкви займут новые, ибо сам Господь, в своем высшем разумении, не сделал людей равными. «Понимаешь, Умберто, как бы тебе объяснить… Полное равенство предполагает такую же полную одинаковость… А философы древности учат нас, что все развитие Универсума проистекает из борьбы противоположностей. Нет, Господь знал, что делал, когда создавал этот мир именно таким! Пусть многим, по скудоумию, трудно разобраться в Его высших помыслах…»
Да, это был Лоренцо! Теперь я его узнавал. Ставя себя едва ли не на одну доску с Господом, он с этой позиции посматривал на мир свысока…
Старый друг, тем временем, пояснил мне, что его ересь совсем другого толка. Он, мол, исцеляя раны души, одновременно пытался облегчить прихожанам страдания тела, используя свои медицинские знания. А это нельзя, оказывается! Ересь, оказывается! Если Бог предписал страдать, значит, оказывается, надо страдать, а не пытаться обойти его волю бесовским лечением!
— Ну, не идиоты ли?! Они?! — высказался он уж совсем откровенно. — Ведь пойми, Умберто, мой старый друг, если Господь наделил нас свободой воли постигать медицину, значит, имел в виду, что мы можем пользоваться этим себе во благо! Не рассуждать, к примеру, о том, что жабы поселяются в человечьем брюхе в наказание от Бога, а составить лекарство и убрать дурную икоту! Где тут противоречие Его Воле?!
— Да, но ссориться с инквизицией… Тебе, священнику…
— А мне плевать! — нетрезво рубанул он ладонью. — Думаешь, боюсь?! А я уже ничего не боюсь! Клянусь спасением души, после смерти Джироны я так и не смог оправиться. Моя девочка до сих пор стоит у меня перед глазами, словно это было вчера… Я уже не живу, Умберто, лишь тащу свой крест, ожидая, когда меня призовет к себе Высший Суд!.. Я ведь помню, Умберто, те пиры, что ты закатывал нам, голодным, помню, что ты хороший товарищ и добрый малый… И скажу тебе, старый друг, со всей откровенностью — я не боюсь!
Я видел, в душе он практически не изменился, мой старый товарищ. Все такой же горячий и такой же спорщик. Все так же убежден в праве творить добро по собственному разумению, а не по чужой указке. Понятно, почему служители церкви, сами именующие себя слепыми солдатами Господа, не принимают его, как равного…
— А он надежен? Твой отец Лоренцо? — спросил Ромео.
— Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке, он так же надежен, как каменные дороги древних римлян!
— Ох, не знаю… Понимаешь, отец Лоренцо в Вероне не так давно, но про него уже ползут слухи… Разные… Про чернокнижие, про ворожбу… Не знаю, не знаю…
— Зато я знаю! Клянусь святостью Папы, лучшего священника тебе все равно не найти! А то, что отец Лоренцо попутно занимается медициной, не уводит его дальше от спасения души, чем тебя или меня. Уж мы-то, просвещенные люди четырнадцатого века, способны отличить медицину от чернокнижия и колдовства!
— Пойми, я не за себя боюсь… Но Джули… Она такая нежная, хрупкая…
На мой взгляд, если бы Ромео по силе характера присвоить звание сержанта, то Джульетта, эта девочка, по меньшей мере командовала бы ротой. Но я не стал этого говорить. Иллюзии любви разобьет само время, людям незачем прилагать усилия в этом направлении.
— Что ж, выбор за тобой Ромео. Если ты думаешь, что венчание отца Лоренцо отдаст вас прямиком в лапы князя тьмы…
— Нет, нет, я согласен! Я доверяю тебе, Умберто, и вручаю нашу судьбу в твои руки! — заявил он не без торжественности.
Как я предполагал, уговорить отца Лоренцо труда не составило. Услышав историю влюбленных, он проникся. Сказал, что сделает это от души, а не за плату. А если и возьмет деньги, то не для себя, лишь для продолжения необходимых ему опытов.
Их венчание состоялось в закрытой церкви, под утро, когда рассвет на востоке едва-едва подразумевался.
Церемония, понятно, была совсем простой. Кроме нас четверых присутствовала еще и Кормилица, в которую, для укрепления духа, пришлось влить не менее двух бутылок выдержанной мадеры.
Опытная в таких возлияниях, она пошатывалась, но на ногах держалась.
Ромео не посвятил в тайну даже своих закадычных друзей — Меркуцио и Бенволио. Парень определенно начинал взрослеть, отметил я про себя.
Сам Ромео в то утро был как всегда наряден, строг и бледен. Джульетта… Да, она была красива, непосредственна и безмятежно сияла глазами. Даже простое платье, в котором ей удалось улизнуть из дома, не делало ее менее привлекательной.
За отсутствием отца мне самому пришлось подводить невесту к алтарю. Только тут я почувствовал, что рука Джульетты предательски подрагивает. Значит, не такой уж она была безмятежной, как старалась казаться.
Помню, в церкви было темно, прохладно и гулко. Горело десятка два свечей, лишь слегка разгоняя мрак у алтаря. От их огня трепещущего на сквозняке, по стенам метались черные тени. Все это больше напоминало ночную встречу заговорщиков, чем венчание.
Еще помню, когда Ромео одевал Джульетте кольцо, оно упало и покатилась по каменным плитам, тонко позвякивая. Кормилица пришла в отчаянье и жалобно закудахтала, мол, плохая примета, нехорошо так, неправильно…
Отцу Лоренцо пришлось строго цыкнуть на нее, что в Храме Господа грешно упоминать о приметах. Она, мол, не на рынке с кумушками находится, а в Доме Бога! Приметы, известно всем, происходят от наущений лукавого, и грешно даже упоминать о них в святом месте!
Джульетта, впрочем, одела кольцо на палец мужа весьма ловко. Кормилицу это восхитило, и настроение у нее тут же поменялось в противоположную сторону. Она начала разглагольствовать, что всегда знала, как ловка ее ласточка, как умна и проворна… Ишь как ловко накинула петлю на молодца! Поймала птичку в силки — залюбуешься!..
Отцу Лоренцо пришлось вторично цыкнуть, чтоб придержала язык. Она же не в кабаке, где каждый болтает, о чем в голову взбредет, а перед лицом Господа нашего, где язычок лучше сложить за зубами. Господь, мол, дал нам двое ушей и только один орган речи с прямым намеком, что говорить человеку положено вдвое меньше, чем слушать!