Ромул

Житомирский Сергей Викторович

Единственный на всю страну настоящий город — Кумы, первая греческая колония, а Макро и его считал глубинкой, глухим болотом. Ведь однажды он пересёк море и побывал в Дориде, на родине предков. Там он слышал об огромных восточных царствах, где могучие владыки правят с золотых тронов и тысячи мастеров возводят громады из обтёсанного, полированного камня. В Аргосе он знавал человека, который видел Сарды.

А здесь с благоговением говорят о домике для Юпитера Статора — великое дело построить для бога четыре стены и крышу, вместо того, чтобы оставлять его в святилище под открытым небом, на голой траве.

Но лучше убежища не найти, оставалось приспособиться и устроиться поудобнее. Про себя Макро был невысокого

мнения об уме патрона: Перпена носился со своей жалкой варварской родословной и не мог найти занятия лучше, чем угождать богам. Но это даже лучше для клиента, которому боги так жестоко мстили. К тому же, этруску было легко польстить, достаточно слушать с вниманием его зловещие пророчества.

С неизбежностью холостой жизни Макро смирился. Он видел красивых мальчиков, но держался от них подальше: в Риме такие вещи запрещены под страхом смерти — как и во многих других городах, здесь закон действовал. А насчёт жены или даже рабыни не могло быть и речи, потому что в городе не хватало женщин. Все девочки были просватаны с колыбели, это был величайший подарок, какой может сделать отец сыну лучшего друга. Среди целеров и прочего сброда поговаривали, что если к римлянину с умом подступиться, он одолжит жену на пару ночей; это рассказывают о разных народах, но Макро ни разу не слышал, чтобы такой случай был на самом деле. А чтобы купить наложницу, нужна уйма серебра, столько ему не скопить до глубокой старости.

Тревожило его и другое. Лицо брата не тускнело и не стиралось из памяти, а снилось всё отчётливее. Вина всё ещё лежала на нём, хотя Ромул и сбил погоню со следа.

Потом в конце весны настал день, когда едва не вспыхнула гражданская война. На рассвете раздался топот — по улицам бежали триста царских целеров в доспехах, с мечами и щитами, словно никто не проводил вокруг города священной борозды. Вооружённые целеры выхватили прямо из постелей пятьдесят молодых сабинян и потащили с Квиринальского холма по крутой тропе на Капитолий. Там у алтаря Юпитера, Небесного отца, царь Ромул приносил в жертву козла (несмотря на процветание, Рим всё-таки не мог резать триста шестьдесят пять быков в год). Царь завершил обряд, потому что начатое священнодействие нельзя прерывать, и приказал сбросить пленников со скалы, которую по имени изменницы называют Тарпейской. Через пару минут всё было исполнено, и царь не спеша спустился посмотреть на изуродованные трупы.

Сабиняне толпой валили с Квиринала, все с мечами, а кое-кто и в доспехах. Жители Палатина приходили без оружия, потому что убитые не были им роднёй, но тоже кипели от возбуждения, одни ликовали, что латиняне побеждают, другие оплакивали свободу. И все спешили на площадь, где ждал царь.

Ромул был всё ещё в жреческом облачении, на лбу священная повязка, на ногах диковинные, приносящие счастье башмаки, конец длинного пурпурного плаща покрывал голову. В руке он сжимал резной посох авгура, хотя в постоянном святилище незачем размечать стороны неба. С головы до пят он был жрецом, правда, по обыкновению дразнил богов коротким железным мечом у пояса.

Вокруг царя стояли вооружённые целеры. Сабиняне замешкались, не решаясь начать битву на священной земле, на том самом месте, где когда-то отцы мстили за поруганных женщин. Но они были готовы развязать гражданскую войну и погубить Рим.

Их остановил царь Ромул — Ромул, любимый сын Марса, Ромул, основатель города, наследник праотца Энея, привёзшего в Италию святыни Трои и Самофракии. Помог и посох, и священная повязка; но главное — слава Ромула Счастливого, который знает волю богов. Неподвижно стоял он на возвышении и с покрытой головой молился о благе Рима, пока наконец последние крикливые воины не опустили оружие и не замолкли.

Тогда Ромул заговорил. Да, он нарушил закон и обычай города. Он убил без суда пятьдесят граждан. Но он сделал

это, чтобы спасти Рим — в этом и состоит должность царя, ради города он вынужден брать на себя даже тяжесть преступления. Много лет назад он принял на себя вопиющую вину, убил брата. И поскольку он не дрогнул, стены города стоят и их не переступали воины врага. Он никогда не уклонялся от своего долга, и вот долг велел покончить с этими высокородными мерзавцами. Когда-то отцы этих злодеев убили послов священного Лавиния, что грозило городу страшной войной и ещё более страшной скверной. А теперь сыновья стали подрывать законы, выступали против честных целеров, которые эти законы охраняют. Нужно было показать пример, и царь из милости к подданным принял всю вину на себя. Пятьдесят негодяев мертвы, но пусть никто не боится кровной мести. Царь один совершил убийство, пусть его судит народ... Он рад, что законопослушные римляне в часы несчастья приходят на собрание, чтобы спокойно всё обсудить. Пусть голосуют сейчас же. Если решат, что он был прав, эта история будет забыта, если не прав — он уйдёт и оставит сабинян править Римом. Пусть никто не боится, он подчинится приговору своих верных воинов. Чтобы избегнуть гражданской войны, он сразу уйдёт в изгнание, ничего с собой не взяв, и ночевать будет один под кустом.

Речь понравилась, особенно потому, что царь давно уже не пробовал убеждать подданных. Он не трудился уговаривать, когда можно было приказать, и в собрании просто объявлял, что римлянам делать. Большинство слушателей забыли, как красиво он умеет говорить, когда захочет. Едва царь закончил, раздались одобрительные возгласы, и собрание утвердило его поступок, не голосуя.

Других дел не было; едва граждане выразили согласие, царь распустил их, закрыв собрание обычной фразой. Народ побрёл с площади — это не место обсуждать внезапную страшную смерть пятидесяти сограждан.

Клиенты толпой проводили Перпену и слонялись по залу, не решаясь уйти; вдруг патрон захочет что-нибудь объявить. Утреннее собрание перевернуло весь распорядок дня. Надо ли отдыхать или идти как ни в чём не бывало в поле? Но общественная жизнь ещё не затихла. К хозяину пришло несколько сабинских сенаторов, потом Перпена появился из внутренних комнат и обратился к клиентам:

— Сегодня работы не будет, это знак не радости, а скорби. Пятьдесят наших сограждан лежат непогребёнными. Вечером большие похороны. Согласно сабинским обычаям, покойников не сожгут, а закопают в землю, но даже если это кому-то покажется странным, я бы хотел, чтобы все мои клиенты пришли.

В долине сабиняне весь день рыли длинную вереницу могил. Пятьдесят чёрных свиней были освящены для жертвоприношения, огромные бочки лучшего вина выставлены для возлияний, самые ценные мечи собраны, чтобы положить в могилы. Весь Квиринал объединился против царя Ромула, а на поминальный пир пришло и больше половины жителей Палатина. Только царь со своими целерами сидел за палисадом, словно ничего не случилось.

Глава 13. СЕНАТ И ЦАРЬ

Лето перевалило за середину, настали самые жаркие дни. Макро почти всё время проводил в кузнице — как ни странно, там было прохладнее, чем в поле. Рабы, которые качали меха, каждый день неизменно теряли сознание, но Макро не подходил к раскалённому горну. В тени под навесом он маленьким молоточком чеканил узоры на бронзовых панцирях, иногда украшал и налобные пластинки для шлемов. Раньше он никогда не занимался чеканкой, но представлял, как должен выглядеть рельеф, и умел правильно нарисовать человека или бога, не то что дикие италики да этруски. В кузнице его всегда ждала работа, и никто не торопил. День за днём в палящий зной он просиживал в тени и при этом честно отрабатывал хлеб, который ел в доме патрона.