Ромул
Шрифт:
Появился конный отряд, позади начальника сидел воин в полном вооружении. Ромул в это время как раз оказался недалеко от Марка, и тот всё услышал.
— Государь, на Капитолии сабиняне, — закричал начальник конницы. — Наших почти всех перебили, остальные бежали через палисад с другой стороны, как были, в одних туниках; мы их встретили на склоне. Но этот, по крайней мере не спал, когда ворвались враги. Он вооружён, значит, всё видел и расскажет.
— Это Тарпей, начальник крепости. Осторожно, спусти его. Ты должен был отдать ему честь и попросить указаний, — царь никогда не забывал о военной дисциплине. — Ну, Тарпей, как же получилось, что у тебя за палисадом сабиняне?
— Государь, нас предали, —
— Нас предали, — повторил он. — Тайно открыли ворота. Моих людей застигли врасплох. Я видел предателя, государь, тем тяжелее мне это вынести. Ворота крепости открыла врагу моя собственная дочь.
— Как странно, — произнёс Ромул. — А я слышал, будто ты строгий отец и держишь её в покорности. И непонятно, как это ты оказался вооружён, когда твои люди спали? Гляди-ка, на руках перстни, кошелёк на поясе, большая серебряная пряжка; можно подумать, ты куда-то собрался и захватил с собой ценности. Где твоя дочь? — вдруг рявкнул он.
— Я её видел, государь, — крикнул один из воинов. — По крайней мере, я думаю, это была Тарпейя. Главные ворота стояли настежь, вокруг факелы. На пороге свалилась девушка, а сабиняне побивали её, ну, как побивают камнями, только они кидали не камни, а щиты. Я видел, как она упала. Сейчас, должно быть, уже умерла;
— А отец её жив, невредим, и все богатства при нём, — задумчиво проговорил царь. — Тарпейя потеряла жизнь. Я потерял крепость. Один ты, Тарпей, ничего не потерял. Эй, вы двое, поставьте этого человека на колени и отрубите ему голову. Вот как в Риме обходятся с предателями. А мы пойдём штурмовать Капитолий, пока сабиняне там не освоились.
Тарпей был горд. Он сам упал на колени и вытянул шею: пусть по крайней мере скажут, что он встретил смерть спокойно и бесстрашно. Целер отсёк ему голову в три удара; смертельным, наверное, был уже первый, потому что Тарпей не издал ни звука. Голова покатилась по земле, царь схватил её, крутанул, чтобы стряхнуть кровь, и насадил на кол палисада.
— Воины, за мной! — прогремел Ромул. — Если до зари не отобьём Капитолий, города у нас больше не будет.
— Чур меня! Марс меня сохрани, и Юпитер, и Мать, и какое божество живёт на этом месте! — в смятении зашептал Марк. — Пусть все боги отвратят знамение. Если останусь жив, принесу в жертву свинью. Ты видел? — повернулся он к соседу справа. — Кровь брызнула мне прямо на тунику. Хуже знамения не придумаешь, да ещё перед битвой. Что самое скверное, я знаю, что Тарпей не виноват: он каждую ночь охранял крепость в полном вооружении, так серьёзно относился к своим обязанностям. Дочь не очень-то его слушалась, она думала только о том, как бы заполучить мужа. Не иначе, её подговорил открыть ворота какой-нибудь сабинянин. И вот сейчас бой, а на меня свалилось такое злосчастье. Пусть кто-нибудь доложит царю, надо по крайней мере похоронить Тарпея с почестями.
— Утихни, герой, пока тебе не заткнули глотку целеры, — ответил сосед. — Не пройдёт и часа, как все мы будем с ног до головы в крови невинных, не один Тарпей сегодня сложит голову зря. Я много видел, как умирали воины, видел однажды, как женщина камнем убила мужчину-силача, но никогда не видел, чтобы кого-нибудь убила дурная примета.
Марк замолчал. Он должен сражаться за свой дом — дом, где он был так счастлив, где сейчас спит его сын. В третьем ряду не самое опасное место, щит у него широкий, а кто не хочет защищать свою долю города, недостоин называться гражданином.
Начинать войну с неподготовленного броска в темноте на крутой холм было ошибкой. Сабиняне ещё грабили захваченную крепость, не могло быть и речи о том, чтобы захватить их врасплох — по нападающим ударил град
Ромул попытался подать пример. Один, прикрываясь огромным щитом, он подобрался ближе и ткнул копьём сквозь палисад. Но в него нацелилось полдюжины пик, а от такого количества не защитит даже роскошный щит царя. Ромул отскочил, следовать его примеру римлянам совсем не хотелось.
Впрочем, числом ополчение намного превосходило сабинский отряд, засевший в маленькой крепости. Враги не решались высунуться из-за палисада, и камни из римских пращей загнали их в укрытие. Через полчаса обе стороны признали ничью. Царь Ромул с большей частью войска отправился на Палатин завтракать, оставив на склоне Капитолия отряд караулить захватчиков.
Людям Эмилия не повезло: пока товарищи ели и не спеша приводили в порядок оружие, они оставались в строю. Несправедливо, сколько пришлось им ждать, прежде чем наконец явилась смена. Марк поспешил домой, где его ждала приготовленная Сабиной еда. Уписывая солонину, он с полным ртом принялся сетовать на постигшее Рим несчастье.
— Теперь справа, с незащищённой стороны у нас вражеский пост. Если наш строй прорвут, сабиняне выскочат с холма и перебьют бегущих. Или мы должны выиграть битву, или все погибнем при отступлении. Но больше всего бесит, что никто не виноват, ни командиры, ни воины, никому просто в голову не приходило, что возможно такое предательство. Да и с какой стати? Не знаю, на чьей ты сегодня стороне, дорогая, и нарочно не спрашиваю, но если вдруг захочешь впустить сабинян на Палатин, не сомневайся, за тобой будут приглядывать. Мы не забыли, откуда ты родом. Но Тарпейя-то, будь она проклята, из первых поселенцев! Когда царь Ромул намечал стены, она сидела, наверно, в обозе на том самом болоте, где мы сегодня будем сражаться. Если кто должен быть за римлян, так это она. Ну зачем она нас предала, и уж совсем не понимаю, почему сабиняне её за это убили?
— Почему? Я думаю, они обыкновенные честные воины, ценят мужество и презирают предателей, даже если те приносят им выгоду. Ты бы любил меня, если бы я стала помогать Риму против собственного народа? Может, был бы рад моей помощи, но это разные вещи. Вот я провожаю тебя на битву, туника у тебя чистая, в сумке большой кусок солонины, и я буду молиться, чтобы ты вернулся живым и невредимым. Но я не скажу тебе, для кого я сегодня буду просить у богов победу.
Хотя Марк никогда раньше не видел сражения такого размаха, он думал, что всё будет ему знакомо по преданиям и песням. Бой по старинке, без манёвров, без тактических уловок. Он заметил, что убегать будет некуда. Двадцать тысяч римлян стиснуты в долине между Палатином и рекой, а позади ещё один крутой холм, Авентин.
На севере, по направлению к врагу, река изгибалась, и ровного места было больше. Этот берег назывался Марсовым полем, потому что на второй год основания Рима салии, которые исполняют священный танец для Марса, в порыве воодушевления не остались внутри палисада, а выскочили плясать туда. Топкое пятно посередине могло засосать нескольких человек, по обе стороны хватало твёрдой земли.
Марк стоял в третьем ряду Эмилиев, как положено бедному пехотинцу, не имеющему панциря. С несказанной радостью он увидел, что весь их род оказался не в первом, а во втором строю: громадному войску негде было развернуться в одну линию, поэтому ярдов на пятьдесят впереди стоял ещё один тройной строй пехоты, а перед ним лучники и пращники — беднота, у которой нет даже щитов и права голоса в Народном собрании.