Ромул

Житомирский Сергей Викторович

Он стоял на возвышении выпрямившись, молча, пока все взгляды не устремились на него. Тогда, по-прежнему без слов, он вскинул руки жестом отчаяния, нагнулся, зачерпнул пыли и посыпал голову. Слушатели поднялись на цыпочки и ждали затаив дыхание. Наконец Ромул заговорил.

— Воины, — воскликнул он, — прошлой ночью послы из Лавиния разбили лагерь в нескольких милях от Рима. Утром их нашли зарезанными. Город они покинули с миром.

Сказать больше нечего. Я знаю, и вы знаете, кто их убил; сейчас целеры возьмут преступников.

Он сделал знак своей охране, и целеры стали наступать на безоружную толпу.

Царь Таций потребовал внимания.

— Братья, — закричал он, — я обращаюсь к вам, а не к чужим воинам, которые здесь стоят, хотя

им тоже не помешало бы прислушаться к моим словам. Я не знаю, кто убил послов, и царь Ромул не знает. Может, их вообще лишили жизни боги за то, что они оскорбили храбрых сабинян? Это объяснение не хуже любого другого, и царь Ромул ничего не сможет возразить, разве что сам присутствовал при гибели послов, а если присутствовал, то хотелось бы знать, что он там делал. Подумаешь, несколько человек скоропостижно умерли. Царь Ромул из-за этой мелочи, похоже, приказал целерам хватать моих родичей. Безрассудный и опрометчивый шаг. Целеров три сотни, а в моей родне около семи тысяч воинов. Так что кто бы то ни был здесь прав, царь изъявляет свою волю довольно неуклюже. Ещё неизвестно, станут ли помогать целерам остальные латиняне, а если станут, что ж, однажды на этот самом месте у нас была отличная битва. Она кончилась вничью, но я совсем не прочь повторить всё сначала, пусть только собрание подождёт, пока я схожу за мечом и щитом. Ну что, царь Ромул, будут твои люди кого-нибудь хватать?

Ромул в бешенстве стиснул кулаки, потом овладел собой и выпрямился, сдержанный и спокойный.

— Тринадцать лет назад, когда я основал этот город, — произнёс он тихим голосом, — чудесные знамения предвещали, что он будет когда-нибудь править миром. Я сын Марса, и знамения были — ведь вы мне верите, воины? Неужели вы не понимаете? Тринадцать лет город во исполнение своего предназначения рос и богател, мы уже почти готовы завоевать всю Этрурию и стать великими. Осталось так немного — если бы вы только потерпели! Но вы вместо этого хотите уничтожить главный город в Италии потому только, что заступаетесь за роди чей, хотя и понимаете в глубине души, что они преступники. Ну что ж, сабиняне, вы запятнали себя кровью, но пусть будет по-вашему. Для меня Рим превыше всего, превыше закона, превыше чести и неприкосновенности послов. Вы их убили, всё это знают. Но чтобы не погиб город Марса, пусть ваше преступление остаётся безнаказанным. Вы не знаете стыда, буду и я бесстыден; Лавиний не получит удовлетворения. Никого не накажут. Взамен обещайте мне одно: если оскорблённые жители Лавиния согласятся на мир, не делайте им больше зла. Меня вскормила волчица, но я вижу, что мои воины по жестокости превзошли волков. Не делайтесь волками во всём. Не делайтесь волками для всех, кто почитает латинских богов — ведь эти боги обещали нам могущество и величие!

Сражённый стыдом и горем, Ромул закрыл лицо руками и опустился на колени. Царь Таций шагнул вперёд.

— Ну, целеры, слышали, что сказал ваш начальник? Убирайте-ка оружие и ступайте по домам, не стоит лезть на тех, кого в двадцать раз больше. А остальным, особенно моим братьям, лучше всего забыть, что здесь было. Послы мертвы, их не воскресить, сколько ни убивай других людей. Мы никого не отправим в Лавиний: его жители попробовали, и вышло несчастье. Если они начнут войну, мы сумеем за себя постоять, останутся в мире — мы их не тронем. По-моему, это честно и просто. И ещё хочу кое о чём напомнить братьям. Вы знаете, что тяжко провинились и заслуживаете наказания. Я спас вас от заслуженной кары; это и есть родственные узы, потому что от незаслуженной кары спасёшь кого угодно. Так что запомните: я за вас заступился и свой долг выполнил. В следующий раз готовьтесь получить сполна — конечно, если попадётесь. Болваны, не могли подождать, пока они отойдут подальше!

Таций повернулся и сошёл с возвышения. Целеры, по крайней мере большинство, уже исчезли. Собрание стало расходиться.

Сгорбившись, руки за спиной, Публий поплёлся прочь, почти стыдясь, что он сабинянин. Утешало только одно — что

у него замечательный родич, царь Таций, бесстрашный воин, который в беде не оставляет своих. Отрадно знать, что в минуту опасности тебя защитит такой верный вождь.

Глава 7. КРОВЬ ЗА КРОВЬ

Тоска и стыд охватили всех сабинян на Квиринальском холме. Даже те, кто не участвовал в убийстве, знали, что разделили вину убийц, когда поддержали их и помогли остаться безнаказанными. Но надвигалась осень, и некогда было тратить время на пустые сожаления.

Жизнь в Риме теперь следовала за бесконечным течением полевых работ. Сбор урожая, пахота, потом — самое важное в году — сев. Но прежде чем сеять, надо было подготовить поля к очистительному воздействию небес. В этом помогали все — воины, ремесленники, даже рабы, если знали какое-нибудь принятое у себя на родине колдовство. Но главную роль здесь играли женщины.

Сабиняне вполне осознали тяжесть вины, только когда заметили, что латинянки с Палатина отказываются помогать им в этом священном деле. Обиднее всего, что многие из этих женщин сами были сабинянками, захваченными во время той пресловутой всеобщей свадьбы. Но теперь они стали матерями латинских сыновей и, когда пришло время выбирать, заняли сторону мужей.

Женщины встречались постоянно — у родников, куда ходили за водой, на берегу, где стирали, на склонах, где отбеливали, расстелив на траве полотно. Если Ромул запретил им работать в поле, надеясь, что они станут сидеть дома поодиночке, это лишь доказывает, что мужчине никогда не понять жизнь жены и матери. Клавдия почти каждый день виделась с Сабиной и поначалу не могла взять в толк, откуда у той каждый раз берутся неотложные дела и заботы, которые мешают ей участвовать в женских священнодействиях под Квириналом. Наконец Сабина потеряла терпение и объяснила напрямик.

— Нет, Клавдия, и не проси. Конечно, я, как ты говоришь, плодовитая мать, но в этом году я не могу тебе помочь. Твой муж не убивал послов, но помог убийцам избежать правосудия. Когда я стану плясать на пашне, то не смогу выбросить это из головы, и ячмень узнает от меня, что убийцы и их пособники должны остаться голодными. На моих следах ничего не взойдёт.

— Но мы в опасности из-за латинян. Ты же сабинянка по рождению, а в трудную минуту сабиняне должны держаться все вместе.

— Именно потому, что сабиняне держатся вместе, ваши мужчины и впутались в эту историю. И потом, я больше не сабинянка. Марк — отец моих сыновей, я вместе с ним приношу жертвы предкам рода Эмилиев. Я осталась бы беззащитной у латинского очага, если бы не забыла прежних родичей.

Клавдия попыталась утешить себя, что если Сабина и была когда-то сабинянкой, то не из рода Тациев, не из настоящей родни. Теперь, когда правда открылась, им пришлось смириться и исполнять обряды без помощи соседок с Палатина.

Рим был расколот. Кое-кто из сабинской молодёжи намекал, что неплохо бы выгнать латинян и поселиться на Палатине самим. Но старшие понимали, что отчуждение, в которое они попали — расплата за недавний проступок, и не нарушали мира. Каково бы ни было наказание, они его заслужили.

И всё-таки осенью едва не вспыхнула гражданская война. Это случилось во время жертвоприношения лошадей. Обряд был новый, чудной, не от древних; и никто не знал наверняка, как применять его в священнодействиях. Этруски за рекой, люди сведущие и зажиточные — верный знак, что они умеют расположить к себе богов — устраивали по большим праздникам состязания колесниц. Выяснив таким образом, какие лошади самые лучшие, они приносили в жертву правого коня победившей упряжки, потому что правая сторона вообще счастливая. Судя по всему, их боги оставались довольны, поскольку этруски с каждым годом жили всё лучше. Царь Ромул ввёл этот обряд в Риме. Никто толком не знал, в честь какого бога, но это было и неважно: богов на свете много, и мудрый старается задобрить всех, каких сможет.