Ромул

Житомирский Сергей Викторович

В большой разбойничьей шайке он мало на что мог рассчитывать, там только и достанется, что чистить миски — человек без щита всегда ниже настоящих воинов. Кроме того, вряд ли разбойники согласятся принять в своё братство чужака, могут и продать в рабство. Ещё можно было пристроиться к такому же одинокому бродяге, этих вокруг хватало, хотя с ними было не так просто договориться. Но тут, как назло, мешала молодость и красивая наружность: товарищ непременно начал бы к нему приставать.

И всё-таки этим летом Перпене пора было наконец прибиваться к людям, причём лучше куда-нибудь, где их много, чтобы

первое время, пока не освоишься, пожить незаметно. Конечно, он всегда мог пойти батраком в этрусский город. Но говорили, что за пределами Этрурии италики подражают просвещённым соседям и тоже устраивают что-то вроде городов, и он хотел попытать счастья там, прежде чем смиряться с жизнью, которую ему уготовили соплеменники.

Вскоре после жатвы ему попалась ещё одна река, тёкшая, как и остальные, на юг к морю. Плодородный западный берег был весь обработан, но оставались рощицы и полоски кустов, так что Перпена, который очень хорошо научился прятаться, подобрался к самой воде.

Впереди, у небольшого островка, река на изгибе замедляла течение, длинная галечная отмель, видимо, служила бродом. На дальнем берегу среди букового леса с проплешинами полей торчало несколько островерхих холмов. Два из них венчали палисады, а под ними в долине возле каких-то построек виднелось пыльное пятно — вероятно, место общих сходок для этих двух деревень.

Городами их всё-таки было не назвать, по крайней мере, не по этрусским меркам, сколько бы народа в них ни жило. Вместо каменных стен — колья, забитые в земляной вал, вместо домов — крытые тростником хижины. Как будто какой-то недоразвитый народ пытается подражать великим городам Этрурии. Должно быть, это и было одно из новых италийских поселений, про которые он слышал, когда сам был гражданином. Но вдруг здесь с ним обойдутся лучше, чем в настоящем городе у просвещённых людей? По крайней мере, надо попробовать.

Местный народ был всё-таки не безнадёжно дик. Такой мостовой, как вон там у реки, не найдёшь и в Этрурии, да и сам брод был выложен каменными плитами. Поля обработаны тщательно, виноград рос не хуже ячменя. Жить в этих деревнях могло оказаться не так уж плохо, только не рабом и не безземельным батраком. Главное было — осторожно всё разведать и не попасться раньше времени. Перпена притаился и стал ждать, не удастся ли расспросить кого-нибудь наедине.

Но здешние жители оказались неплохо организованы. На закате они дружно потянулись с полей, а в долину прошагал вооружённый отряд сторожить скот в загонах. Потом зазвучала труба, и ворота в обоих палисадах закрылись. Теперь Перпена не решался подойти, потому что всякий, кто рыщет по ночам, будет встречен как враг. Развести огонь он не решился, закутался в плащ и стал дожидаться утра.

На рассвете снова послышалась труба, и ворота открылись. Перпена приготовился перейти через реку, как вдруг навстречу по броду зашлёпал отряд воинов, человек двенадцать. Вот с кем можно спокойно поговорить! Они не испугаются, а он в случае чего сможет легко от них убежать, потому что у них тяжёлые щиты и доспехи.

Более того, воины, перейдя реку, рассыпались цепочкой и принялись прочёсывать кустарник, причём один подошёл совсем близко к месту, где укрылся Перпена. Значит, удастся, как он задумал, побеседовать

с глазу на глаз.

Воин был коренастый, бородатый, на вид между тридцатью и сорока; доспехи простые, но прочные: больше кожи, чем бронзы. Похоже, ему не особенно нравилось лазать по колючим кустам, но он делал это внимательно и добросовестно. Перпена высунул голову и негромко окликнул:

— Эй, можно с тобой поговорить? Я пришёл с миром.

От волнения слова сами собой вырвались у него по-этрусски, но воин, к счастью, их понял, хотя ответил на италийском наречии.

— Тогда пусть будет мир. Чего ты хочешь?

— Я этруск, беглец, — сказал по-италийски Перпена. — Мой город разрушили дикари, и я ищу новый дом. Как называется ваш посёлок на том берегу? Вы принимаете чужеземцев?

— Наш город называется Рим, потому что его основал царь Ромул, сын бога Марса. Городу не больше лет, чем тебе — около восемнадцати, — так что ты мог о нём не слышать. Что касается чужеземцев, одних мы к себе принимаем, других нет: воины нам нужны, а воров и так хватает. Встань, дай я на тебя посмотрю и, если подходишь, позову начальника, чтобы ты рассказал ему, кто ты такой.

Перпена встал, бросил меч к ногам воина и раскрыл руки, показывая, что в них ничего нет.

— Как видишь, я не опасен, но не хочу попасть в плен к чужакам, про которых ничего не знаю. Если позовёшь начальника, я убегу, и вам за мной не угнаться. Можно поговорить с тобой наедине, узнать побольше об этом городе, прежде чем отдавать себя в ваши руки?

— Конечно, если дело за этим. Я тебя не боюсь и не охочусь за рабами, так что меня бояться нечего. Мы живём слишком близко от этрусской границы, чтобы держать рабов насильно. Если ты не грабил наших деревень на том берегу, то самое худшее, что с тобой сделают, это просто отправят восвояси.

— Я никогда в жизни не бывал за рекой, так что не мог грабить ваши деревни. На самом деле я не разбойник, хотя ты и видишь, как я живу. Я беглец, в этрусском городе навсегда остался бы батраком. Воровал, чтобы выжить, но иногда работал и готов работать снова. Я хочу, чтобы меня взяли в город, деревню, племя, куда угодно, лишь бы сражаться в войске и, может быть, возделывать собственную землю.

— Тогда ты попал куда нужно. Если тебя примут, получишь место в ополчении, голос в собрании и поле. Но ни я, ни даже начальник не может сделать тебя римлянином. Сначала поговоришь с царём Ромулом, а потом, если он согласится, тебя должно принять Народное собрание. Главное — что скажет царь, собрание всегда его слушается.

— А пока я не узнаю, принимают меня или нет, мне придётся пойти с вами в крепость и быть вашим пленником?

— Очень уж ты осторожен для разбойника-одиночки. Римляне не людоеды, никто тебя не зажарит на ужин. Если хочешь, могу дать клятву. Меня зовут Марк Эмилий, я из основателей этого города, живу здесь все восемнадцать лет, на холме у меня жена и дети. В ваших непонятных этрусских богах я не разбираюсь, так что просто кладу руку на эту скалу. Клянусь, что если ты просто поговоришь с царём Ромулом, тебе не причинят вреда и либо примут в граждане, либо отпустят на свободу. Моя клятва крепка, как камень, а если я её нарушу, то да падут на мою голову все скалы на свете.