Ромул

Житомирский Сергей Викторович

Победоносное этрусское войско с отбитыми у колонистов трофеями как раз входило в западные ворота — слишком поздно, чтобы спасти город.

Царь Ромул восседал на своём знаменитом табурете из слоновой кости под пурпурным балдахином. Он явно вымотался до предела — в летах, почти старик, а весь день рубился, словно мальчишка в первой битве. Но зато он был и на пределе блаженства, захмелел от радости, как от вина. Ещё одна добрая весть переполнила чашу царского благодушия. Улыбаясь во весь рот, Ромул обнял Перпену.

— Только мерзкое поведение колонистов портило этот прекрасный день; герой, ты загладил позор своим подвигом! Люди забудут, что мои воины

побежали от первого же натиска, а запомнят вместо этого, что когда всё было потеряно, кучка храбрых римлян бросила вызов целому вражескому войску. И это твоя заслуга. Твои товарищи — храбрецы, я награжу их, но без тебя они бы разбежались. И хорошо, что ты из моих старых целеров, пусть все видят, как я умею выбирать отличных воинов. До чего я же рад! Надо и тебя осчастливить. Само собой, ты должен перебраться в Рим с женой и со всем хозяйством. Дам тебе хороший дом на Палатине и двойной надел. Если этого мало, бери под начало солеварни — их устроили этруски, только этруск там и разберётся. И самое главное: будешь сенатором. Мне пришло в голову, вот прямо сейчас, что к сотне латинян и сотне сабинян стоит добавить сто человек из трибы луцеров. Сотню порядочных луцеров набрать нелегко, но уж ты точно заслужил эту должность. Что ещё я могу для тебя сделать? Ничего? Тогда поезжай домой собирать вещи. Коня оставь себе; всё равно он мой, а нашим гордым юным всадникам не повредит, если кто-то для разнообразия пройдётся по Риму пешком. Ну, убирайся, а то я отдам тебе полцарства и начну завидовать!

Вибенна обрадовалась хорошему известию. Она даже выдавила улыбку, первую, которую видел муж:

— Хорошо будет уехать из этого злосчастного города, где все помнят, что меня забрали в жёны насильно, как военную добычу. Римляне, может быть, решат, что я настоящая матрона и мужа мне выбрали родители. Вообще я слышала, что в Риме женщинам хорошо живётся. И место там здоровое, лучше, чем здесь; во мне начал расти твой ребёнок — может быть, там он выживет. Трое малюток у меня умерли в колыбели, вот бы посмотреть, как он станет ползать. Удивился? Мужчины всегда удивляются таким новостям, но это правда, и я не знаю, так ли уж тебя не люблю.

Первый раз она говорила с ним по-этрусски.

Все радовались торжествам в честь победы, кроме захваченного в бою военачальника города Вей. Когда Ромул благодарил Марса на Капитолии, пленника, одетого ребёнком, вели за его колесницей. Потом его забили до смерти лёгкими палками, какими наказывают детей; но было ли это сделано для удовольствия богов или одного царя Ромула, неизвестно.

Глава 11. СКВЕРНА

Граждане сошлись на собрание. Если бы это были все римские воины, долина оказалась бы забита до предела, а если бы явились ещё и жители колоний, пришлось бы искать другое место. Но на самом деле слушателей у Ромула было немного. Собрание созывалось почти каждый вечер, никогда заранее не известно, по какому делу; большинству было лень приходить каждый раз. Царь мог гордиться, что правит с согласия всех подданных, не боясь при этом, что кто-нибудь проголосует против.

Этим вечером важных дел не было. Несколько юношей достигли возраста воинов, отцы представляли их к зачислению в трибы. Для жертв подземным богам, которые не любят быков, требовались свиньи; городская казна уже отпустила серебро на их покупку, теперь собрание должно было это утвердить, чтобы жертвы приносились от лица всех граждан.

Замечена одна явная потрава, но владелец овец, которые забрели на чужую землю, давно признал свою вину и договорился с хозяином поля о возмещении ущерба. Собрание проголосовало отразить в протоколе, что спор закончен.

Ромул самодовольно глянул на писца, сидящего на корточках под возвышением. То, что в городе теперь ведётся столько деловых записей, говорило о просвещённости и о богатстве, потому что обходились писцы недёшево. Но они того стоили. Всё, что один заносил на буковую табличку упрощёнными, взятыми у этрусков греческими буквами, мог прочесть через много месяцев не только он сам, но и другой.

Больше у собрания дел не было. Всё прошло гладко, мнения ни разу не разделились. Народ единодушно поддерживал царя — по крайней мере, когда рядом с ним для убедительности стояли вооружённые целеры. Ромул поднялся и объявил собрание закрытым.

Жидкая толпа стала расходиться. И тут царь увидел на краю площади возле дома Юпитера Статора стоит незнакомец, опираясь на длинный дорожный посох — некоторые чужеземцы отдыхают в такой позе, для них это всё равно что сесть. Царь больше не мог похвастаться, что знает всех подданных в лицо, слишком уж их было много, но этот человек явно пришёл издалека, потому что его плащ не был перекинут по-римски через левое плечо.

Молодой, не латинянин, судя по причёске и форме бороды, скорее всего грек из новых городов с юга. С ним не было ни узла, ни мешка, но путь он явно проделал немалый. Стоял он спокойно, не стараясь привлечь внимание, словно времени у него вдоволь, а дело важное — об этом лучше слов говорила смесь терпения и уверенности в себе, с которой он держался. Ромул подозвал целера:

— Вон тот юноша хочет, должно быть, говорить с царём Ромулом. Узнай, что ему нужно, и скажи, что я свободен и могу выслушать просьбу — если, конечно, она в пределах разумного.

Тут произошло нечто непонятное. Едва цел ер приблизился, юноша взмахнул вокруг себя посохом, что-то настойчиво говоря. Опять и опять повторялось какое-то слово, которого царь не мог расслышать. Целер вернулся один.

— Государь, он никого не подпускает. Говорит, что на нём скверна и простым людям нельзя его касаться. Только истинному царю не опасно к нему подойти, но даже твоей божественной поддержки может оказаться недостаточно, так что если боишься, он уйдёт и поищет более великого правителя.

— Вот нахал! Чего ради мне снимать проклятие с какого-то чужеземца? — проворчал Ромул. — Конечно, придётся немедленно поговорить с этим парнем, а то целер решит, что он струсил. Наглец ловко придумал, как к нему обратиться.

— Эй ты, — Ромул сердито подошёл к юноше, который снова опирался на посох. — Я здешний царь, и к тому же любимый сын Марса, бога войны. Никакая скверна мне не страшна. Я могу тебя очистить, если захочу, но сперва объясни, чем навлёк проклятие. Мало ли, вдруг ты получил по заслугам. Итак, что ты сделал и почему?

— Я убил брата; это долгая история. Я видел Старух, правда, только во сне, потому и не позволил твоему посланцу приблизиться. Я не хочу осквернять других. Ты мне поможешь? Только великий царь, любимец богов, способен меня очистить и вернуть к обычной жизни.

Италийский язык явно не был для него родным. Ромул окончательно уверился, что это грек.

— Убил брата? Нехорошо, даже если на то была причина. Но, между прочим, я тоже когда-то убил брата, много лет назад, а посмотри на меня теперь. Такие вещи всегда можно поправить, если боги тебя любят.