Рось квадратная, изначальная
Шрифт:
Но благодарить за это елса – а это был не кто иной, как елс собственной персоной, живой и взаправдашний, – никто, ясное дело, не стал.
Глава девятая,
в которой Благуша и его компания из единственного варианта пытаются выбрать самый верный
Даже ежели вы точно знаете, что у вас мания преследования, – это вовсе не значит, что за вами никто не гонится.
К тому времени, когда путешественники наконец вышли по торной дороге
Рассвет никогда не оставлял чувствительную душу Благуши равнодушной к своей дикой первозданной красоте. Происходило это дело так – сперва где-то далеко-далеко (из центральных доменов каждой из шести Мировых Граней, ясен пень, прямо из храмовников!) в затканную звёздами тьму возносился могучий столб света – Луч. Ударившись о ещё дремлющее Небесное Зерцало, он принуждал его развернуться себе навстречу, раскрыть гигантские сияющие объятия и, отразив, отправить свет вниз, чтобы обласкать его животворной силой нетерпеливо ждущую природу. Раскрывалось Зерцало не сразу – на это уходило два часа, и всё это время зрелище от минуты к минуте становилось только красочнее – огненная корона отражённого света, жарко растекаясь вокруг Зерцала, всё больше поглощала небесную синь, пока не распускалась огромным сияющим цветком невиданной красоты! После чего в этом положении Зерцало замирало на целый день.
Сейчас же, когда слав с остальными спутниками глядел на купол Станции, сработанной Неведомыми Предками из лазурного байкалита, под нарастающей интенсивностью небесного света тот сиял волшебными переливчатыми красками, завораживая взгляд.
«Вот ведь диво-то какое, – подумал Благуша с каким-то странным умиротворением в душе, какое всегда на него снисходило от этого зрелища. – Ведь повторяется изо дня в день, а не надоедает ничуть! Великими мастерами были Неведомые Предки, оторви и выбрось, раз одарили сей мир такой красотищей!»
Даже усталость перед этим дивом временно отступила.
– Ну что, двинули далее? – ворчливо нарушил общее молчание Безумный Проповедник, поправляя на спине свой объёмистый сидор. – Ты ведь, девица, скатертью дорога, хотела на Станцию изнутри поглядеть али как? Да и отдохнуть всем нам не мешало бы, всю ночь на ногах… Не те мои годы уже, чтобы по ночам шляться заместо дня…
– Твоя правда, дедушко, – тихо вздохнула Минута, заворожённая сиянием купола не менее Благуши, – пошли дальше.
Они спустились с пригорка и зашагали к ближайшей из двух арок, сквозь которые можно было попасть внутрь станционного купола. Арки располагались на своих обычных местах – если смотреть изнутри Станции, то слева и справа от Чёрной Завесы, служившей для разворота Махины на обратный путь, – коей, собственно, и оканчивались рельсы. Третья – и последняя – арка, пошире и повыше первых двух, располагалась в другом конце купола и служила для проезда самой Махины. В общем, и эта Станция, в Проклятом домене, ничем не отличалась от всех прочих товарок, что имелись в доменах иных.
– Мне бы только до какой-нибудь скамьи добраться, обертон те по ушам, – хмуро пробормотал едва передвигавший ноги Воха Василиск, явно не привыкший к подобным пешим странствиям. – А нет скамьи, я и на пол брякнусь…
Яблоки бард уже не трескал, хотя за оттопыренной на животе рубашкой запас явно ещё не перевёлся. Просто за ночь он их слопал столько, что теперь они у него разве что из ушей не лезли, а от кислой оскомины во рту сводило челюсти.
– Держись, бард, – подбодрил его слав, сам уставший не менее прочих, – будет тебе сейчас скамья. Столько уже прошли, неужто чуток ещё не потерпишь?
Вскоре они ступили на левый перрон, на котором тишина и запустение давно свили себе по уютному гнёздышку.
Минута первым делом юркнула в клоацинник, находившийся рядом со входом, а мужики, понимающе переглянувшись, потихоньку двинули дальше – все эти дела они сделали ещё по дороге, ибо ложной скромностью никто не страдал. Да и к чему особые приличия – всё равно ведь место заброшенное. Но девицы есть девицы, у них завсегда какие-нибудь причуды. Отсутствовала она, впрочем, совсем недолго и вскоре присоединилась к ним вновь.
Внутри Станция Проклятого домена тоже выглядела вполне обычно.
После клоацинника шли выставленные рядами скамьи для ожидания, далее располагалась караулка, а заканчивало всё вместительное помещение склада, где подготовленный товар обычно ожидает прибытия Махины. Посерёдке, разделяя помещение надвое, застыло длинное приземистое тело стальной Махины, притопленное между перронами до лестничных подножек, со сцепкой из десяти жёлто-голубых вагонов позади. Махина уже была развёрнута мордой к центральной арке, а задом – к Чёрной Завесе, но отправиться в путь ей так и не было суждено, застыла здесь, видать, навечно. С другой стороны, которая не была видна сейчас из-за вагонов, должен был располагаться загон для строфокамилов, затем трактир и – опять же – склад. На всё это дело с потолочного свода бросали свет ровные ряды осветительных зерцал, от которых даже в ночное время всегда светло как днём…
Ни пылинки, ни соринки, заметил Благуша, словно кто-то только что прибрался перед их приходом. Впрочем, ничего удивительного, на Станции в Роси тоже никогда не бывало мусора – таинственным образом тот исчезал сам в момент смещения доменов.
– Мне от Обормота, конечно, сейчас бы подальше, – со вздохом заговорил Воха, – пока не остынет после моей балабойки. Но не настолько же далеко…
Благуша усмехнулся. До Вохи Василиска, видимо, только к утру начала доходить вся серьёзность их положения.
– Не так страшен гнев друга, как гнев врагов, Воха. Бандюки-то теперь тебя к нам в компанию запишут. Лучше б ты там, на той стороне схоронился.
– Знать, планида моя такая, – снова вздохнул Воха, ещё тяжелее и печальнее, зачем-то уставившись на голубые вагоны грузовозов. И вдруг ни с того ни с сего во весь голос запел: – Голубо-ой ва-агон бежи-ит кача-ае-ется…
Благуша шёл рядом, поэтому недолго думая резко зажал ему рот рукой и сердито выговорил:
– Да ты что, совсем ошалел? Хочешь, чтобы елсы со всей округи сюда сбежались?