Росс Полдарк
Шрифт:
Джошуа хотел бы еще разок взглянуть на море, которое даже сейчас лизало скалы позади дома. Он не питал к морю сентиментальных чувств, его не волновали опасности или красоты - для него это был близкий друг, каждую добродетель и недостаток, каждую улыбку и каприз которого он понимал.
Земля тоже. Вспахали ли Длинное поле? Женится Росс или нет, без земли прожить трудно.
С достойной женой, чтобы вести хозяйство... Элизабет была единственным ребенком, эту редкую добродетель стоило иметь в виду. Чайноветы немного бедноваты, но кое-что имелось. Нужно увидеть Джонатана и всё устроить. "Послушайте,
– "У Росса не будет много денег, но есть земля, а это всегда имеет значение в перспективе..."
Джошуа задремал. Ему снилось, что он гуляет по краю Длинного поля. Справа от него море, сильный ветер толкает в плечо. Яркое солнце нагревает спину, а у воздуха вкус вина из холодного погреба. Прилив на пляже Хендрона заканчивается, и солнце бросает изменчивые отражения на мокрый песок. Длинное поле не только вспахали, но уже засеяли, и оно дало всходы.
Он огибал поле, пока не достиг дальнего конца Дамсел-Пойнт, где низкий утес, весь в выступах и валунах, опускался к морю. Волны набегали и откатывались, меняя цвет на отрогах мокрых скал.
По какой-то причине он спустился со скал вниз, пока холодное море вдруг не обхватило его колени, причиняя ногам такую же сильную боль, как и ту, что он чувствовал от опухоли последние несколько месяцев. Но это ему не помешало, и он позволил себе соскользнуть в воду, пока она не достигла шеи. Затем он энергично заработал руками и ногами, плывя прочь от берега. По прошествии двух лет он снова очутился в море, и был рад этому. Он выдыхал своё удовольствие длинными прохладными вздохами, позволяя воде приблизиться к глазам. Вялость овладела его конечностями. Вместе со звуками волн в ушах и сердце он позволил себе дрейфовать и тонуть в прохладной, пушистой темноте.
Джошуа спал. Снаружи последние полосы дневного света медленно спускались с неба, погружая дом, деревья, ручей и скалы во тьму. Ветер посвежел, постоянно и сильно налетая с запада, завывая среди разрушенных помещений шахты на холме, шурша верхушками укрывшихся яблонь, приподнимая угол рыхлой соломенной крыши на одном из сараев, задувая брызги холодного дождя через разбитые ставни библиотеки, где две крысы осторожными рывками вынюхивали что-то среди рухляди и пыли. Ручей шипел и булькал в темноте, а над ним раскачивались на петлях давно несмазанные ворота. На кухне Джуд Пэйнтер откупорил вторую бутылку джина, а Пруди бросила свежее полено в огонь.
– Проклятье, ветер поднимается, - выругался Джуд. Вечно здесь ветер. Вечно здесь ветер, когда не надо.
– До утра нам потребуется еще дрова, - сказала Пруди.
– Возьми стул, - ответил Джуд.
– Дрова сырые, дымить будут.
– Дай мне глотнуть, червяк чернявый.
– Сама налей.
Джошуа спал.
Книга первая
Глава первая
Стоял ветреный день. Бледное полуденное небо затянули рваные облака, покрытая шелестящей палой листвой дорога за последний час стала еще более пыльной и ухабистой.
В дилижансе ехало пятеро: худой мужчина с узким лицом, облаченный в лоснящийся костюм, с виду - чиновник, его жена - толстая настолько, насколько был худ её муж, прижимающая к груди спутанный ком розовых и белых пеленок, с одного конца которых выглядывало сморщенное и красное личико младенца. Оставшиеся путешественники были молодыми мужчинами, один - священник лет тридцати пяти, другой на пару лет моложе.
Практически с тех пор как дилижанс отъехал от Сент-Остелла, внутри стояла тишина. Ребенок крепко спал, несмотря на подпрыгивание кареты, дребезжание стекол и лязг осей. Даже остановки его не разбудили. Время от времени пара вполголоса обменивались репликами, но тощий муж явно не желал разговаривать, немного пасуя перед представителями высшего общества, с которыми оказался в дилижансе. Младший из двух мужчин всю поездку читал книгу, а старший наблюдал за проплывающим мимо пейзажем, одной рукой придерживая выцветшую пыльную занавеску из коричневого бархата.
Это был невысокий худощавый мужчина, выглядящий сурово в черном одеянии священнослужителя, с волосами, зачесанными назад и завитыми над ушами и за ними. Его одежда была сшита из ткани превосходного качества, а чулки - из шелка. Лицо же - вытянутое, фанатичное, без намека на улыбку, с тонкими губами, энергичное и жесткое. Невысокий чиновник узнал это лицо, но не мог вспомнить имя.
Священник сидел прямо напротив другого пассажира кареты - с полдюжины раз его взгляд останавливался на густой, ненапудренной шевелюре и лице попутчика.
Когда до Труро оставалось не более пятнадцати минут, и лошади перешли на шаг, взбираясь на крутой холм, тот оторвался от книги, и их глаза встретились.
– Простите меня, сэр, - произнес священнослужитель резким, энергичным голосом.
– Черты вашего лица мне знакомы, но не могу вспомнить, где мы встречались. Не в Оксфорде ли?
Молодой человек был высок, худ и широк в кости, со шрамом на щеке. Он носил двубортный сюртук для верховой езды, укороченный спереди, так что виднелись жилет и бриджи из плотной светло-коричневой ткани. Темные волосы с медным отливом были бесхитростно зачесаны назад и перехвачены коричневой лентой.
– Вы ведь преподобный доктор Холс, не так ли?
– спросил незнакомец.
Мелкий чиновник, следивший за этим разговором, выразительно глянул на жену. Приходской священник Тауэрдрета, викарий Сент-Эрме, директор гимназии Труро, видный горожанин и предыдущий мэр Труро, доктор Холс являлся персоной важной. Этим объяснялись его манеры.
– Так вы меня знаете, - удовлетворенно произнес доктор Холс.
– У меня, как правило, хорошая память на лица.
– У вас было много учеников.