России верные сыны
Шрифт:
Матвей Иванович умел прикинуться простачком, когда это было нужно, умел и внушать к себе уважение, держать в решпекте знатнейших вельмож. Здесь он не считал нужным себя стеснять. Кроме того, его сердила кислая усмешка английского адмирала, которого посадили против него.
— Граф Матвей Иванович, — рассудительно продолжал Левиз, — изволил сказать то самое, что я имел в мыслях. Я полагаю, что без тяжелых осадных гаубиц Данцига нам не взять. Генерал Рапп искусен и в наступлении и в обороне, за стенами ему ничего не страшно, но ежели,
Тут все посмотрели на сидевшего в середине английского адмирала. Переводчик, находившийся рядом с англичанином, как неотвязный комар, жужжал у него над самым ухом, переводя на английский язык то, что говорилось по-русски.
Англичанин сделал знак рукой и одним духом проговорил длинную фразу.
— Господин адмирал говорит, — докладывал переводчик, — что корабли грузят в порту Дувр. Осадные тяжелые орудия, числом двести восемнадцать, будут доставлены не ранее августа месяца.
Платов, не скрывая неудовольствия, сказал:
— Уж не прикажет ли господин адмирал моим донцам резать коней на мясо? Кругом разорение, фуражу не достанешь, пруссаки куска хлеба не дают, — тоже союзники!.. Уж не знаю, кому хуже приходится, — французу в Данциге или нашему брату, казаку…
— Какое будет ваше предложение, граф? — спросил герцог Вюртембергский.
— Коль скоро им, — Платов показал на англичанина, — воевать не к спеху, то гаубиц, видно, мы дождемся, когда наши в Париж пожалуют. А тогда Данциг сам сдастся на капитуляцию…
— Угодно, граф, к сему еще добавить?
Герцогу очень хотелось, чтобы Платов сказал то, что из деликатности ему самому не хотелось говорить.
— Да что там, — проворчал в усы атаман, — богу весть, болтать не велено.
Англичанин наклонился к переводчику и опять одним духом произнес длинную фразу.
— Господин адмирал королевского флота изволит спрашивать Матвея Ивановича Платова: не участвовал ли граф в походе на Индию, каковой был предпринят в царствование императора Павла Петровича?
— Участвовал, — ответил Платов.
— Господин адмирал спрашивает: не обескуражены ли были казаки тем, что до Индии не дошли?
— А с чего нам кураж терять? Приказали повернуть на Дон — повернули. Приказали бы дальше итти — пошли бы. Так и скажи адмиралу.
На том и кончился военный совет. Матвей Иванович отвесил всем поклон и вышел из палатки.
День был дождливый. Казак накинул на плечи Платова бурку и дал ему в руку нагайку, которая называлась «атаманкой». С места пустив коня в галоп, Платов поехал к своим бивуакам.
Донцы стояли под Данцигом точно так, как стояли сечевики в запорожских степях. Возы были поставлены в круг, за возами жевали жвачку волы, ржали жеребята. В котелках варился кулеш.
Серая пелена дождя нависла над Данцигом, глухие раскаты орудий доносились с моря.
«Дела! — подумал Платов. — Не дают осадных орудий больших калибров. Оно и понятно: каждый снаряд — двести пятьдесят рублей на наши ассигнации… Деньги жалеют, скареды, а крови нашей не жалеют».
Он был зол на англичан еще потому, что ошибся в сэре Роберте Вильсоне, которого по простоте души счел добрым малым, истинным другом русских людей и России… Но когда армия узнала о том, как низко и злобно клеветал Вильсон на фельдмаршала Кутузова, Платов возненавидел коварного «друга» русских.
У входа в палатку он остановился и поглядел в сторону Данцига. Небо над городом окрасилось заревом.
— Так и есть, — сердито сказал он, — английские зажигательные ракеты один пустой шум делают, а наши брандкугели город зажигают… А славно стреляют сухопутные батареи под командой морских офицеров!.. Лука! — развеселившись, крикнул Платов вестовому. — Сегодня будем барашка резать. Сладкой водки гданской не надо, в рот не возьму больше. Возьмешь моей, горчишной, полбочонка у старого хрыча на возу. Нынче у меня дорогой гость.
Дорогим гостем для Платова был Можайский. Он привез приказ Платову соединиться с главными силами действующей армии. Нынче вечером герцогу Вюртембергскому будет доложено об отзыве казаков Платова из-под Данцига. Платов вообразил себе лицо герцога, когда ему доложат эту новость, и ухмыльнулся. Он знал, как высоко ставят казаков пруссаки-союзники. Прусская пехота считала себя в безопасности, когда впереди стояли казачьи посты, — эти всегда знали и предупреждали о вылазках неприятеля. «Теперь попляшут», — не без удовольствия подумал Платов.
Откинув полу палатки и согнувшись, Платов вошел и увидел за столом Можайского. Придвинув фонарь, Можайский сидел над планом города Данцига.
— Доброе дело, — сказал Платов, снимая надетую через плечо ленту, — только не ко времени, господин поручик… Накрывай на стол, Лукашка! Дела такие, что самое время напиться.
Можайский лишь мельком видел прежде Платова и теперь с любопытством разглядывал атамана… Высокий, лысеющий лоб, черные с проседью волосы, стриженные в скобку, казацкие, спускающиеся к подбородку усы. Ростом Платов был высок, упирался в полотнище палатки. Бриллиантовая звезда и георгиевский крест второй степени на шее неожиданно сверкнули на простом, подпоясанном шарфом казачьем кафтане. Он был осанист и строен. Трудно было верить, что ему пошел уже седьмой десяток.
— Так-то, друг сердечный, — усаживаясь, сказал Платов, — нынешний год и славный и несчастный для меня. Помер у меня сын от горячки, дослужился до генерал-майора и помер. А так, кажись, не на что жаловаться. Пятьдесят лет назад поступил я на службу урядником казачьего войска, и было мне от роду четырнадцать годов… Вот полвека прошло, и я — граф Платов, атаман Всевеликого Войска Донского, кавалерию через плечо имею и пожалован усадьбой.
— Заслуженная честь, — серьезно сказал Можайский.