Россия 2020. Голгофа

Афанасьев Александр

Люди молчали.

— Решение уже принято? — спросил кто-то из директоров.

— Нет, решение не принято. Потому что выполнять его вам. Потому что жить здесь вам. И вы должны, здесь и сейчас, принять решение, как вы будете жить. На границе или нет. Мы случ чего поймем, поможем. Но решение принимать вам, здесь и сейчас.

Совет молчал. Потом Агафонов вдруг сказал:

— У меня прадед в сорок четвертом в Польше остался. Зря, что ли?..

И стало понятно, что решение может тут быть только одно.

Встреча — одна

из многих, которая должна была скорректировать планы предстоящих действий, — состоялась недалеко от магазина «Океан», в большой, с высокими потолками, почти пустой квартире на шестом этаже пятиэтажного дома. Именно пятиэтажного, опечатки здесь не было. Этот дом был построен в пятидесятые годы, когда еще верили и надеялись. Там в каждом подъезде на самом верху сделали большую комнату — зал для собраний всех жильцов подъезда. Потом в девяностые «советские пентхаусы» приватизировали, превратив в комнаты-студии с пятиметровой высоты потолками. Из их окон, оставшихся каким-то чудом целыми, был виден пруд и Ижевский оружейный завод. И дворец пионеров, в последние годы переделанный под офисы, с давно заброшенным парком.

В углу работал дизель-генератор. От него работала плитка. На плитке стояли чай и суп из бомж-пакетов…

Два человека сидели напротив. Одного в прошлой жизни звали Кузьма. Другого — Лютый. Между ними в прошлой жизни были простреливаемые снайперами улицы сирийского Хомса и вонь иракских болот, афганские горы и казахская степь. И не было хоть одного раза, когда бы они не выиграли свой бой — вот только почему-то так получилось, что, выигрывая бои, они проиграли войну. Они встретились снова на территории дар аль-Харб, на территории больного, расползающегося, как гнилая ткань под крепкими пальцами, государства. Государства, которое было их Родиной и называлось Россией.

Между ними сейчас стояла бутылка шаропа, виноградного афганского самогона, которую припас до поры гость. Янтарно-желтая, словно светящаяся изнутри в неверном свете туристической лампы жидкость. Но пить ее никто не спешил.

— Как Аул? — спросил хозяин, смотря в глаза гостю, словно при допросе.

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Человек вольный.

— Там?

— Да.

— Бес?

— Тоже. В Ростове он. С казаками.

Временный хозяин этой квартиры неловко встал, снял кастрюлю с плитки, без страха прихватив пальцами раскаленный металл. Принялся неловко разливать в тарелки.

— Давай так поедим.

— Да нет. По-человечески…

Ели сосредоточенно, без болтовни, истово — как наголодавшиеся люди. Оно и в самом деле… несытно было. Уже сейчас.

— Почему в доме не живешь? — сказал гость.

— Может, это и есть мой дом.

— Да нет. Знаю…

— Знаешь?

— Знаю. Ты не думай, не следил. Просто в своем доме все по-другому.

Временный хозяин квартиры поставил тарелку на стол, посмотрел в высокое, вибрирующее под ударами злого ветра окно. Заговорил как-то отстраненно, как и не о себе.

— Ты знаешь, батя… я в один прекрасный день просто все бросил и ушел из своего дома. На войну. Когда я вернулся в город, я зашел

туда… но ни ночи не переночевал… не могу просто. Я так и не вернулся с войны, понимаешь?

Хозяин доел суп. Спросил:

— Совсем рехнулся, да?

— Да нет. Никто из нас не вернулся с войны.

Хозяин квартиры разлил чай. Простые, словно пришедшие из фильмов про Гражданскую кружки жгли пальцы…

— Настоящий…

— Он самый. В Москве что?

— Да то же говно… — Гость помолчал, обжегся чаем, подул и продолжил: — Ты знаешь, я вот думаю… Вот мы с тобой к чему-то пришли, да? Ну, по всяким странам насмотревшись, да?

— Ну?

— Вот ради чего все это? Знаешь… г… из людей прет. Вот просто г…о. Вроде нормальный человек, а поскребешь — г…о одно. Все как обиженные. Кем, чем — не знаю, но пытаются мстить. Из грязи, да чтобы сразу в князи, да чтобы тройкой. И знаешь, что самое обязательное? Чтобы грязью людям в рожу. Без этого кайфа нет. Проехал, и грязью людям в рожу. Вот откуда такое?

Хозяин вздохнул:

— От Советского Союза. Хоть ты это никогда и не признаешь.

— Да вот хрен! — горячо возразил гость. — Ни хрена! Ну где, в какой школе, в каком пионеротряде этому учили, а? Ты не застал, а я вот застал еще. Ну не было тогда такого, не учили такому!

— Да этому не учат. Кто будет такому говнищу учить? Этому сами учатся. Хочешь, скажу, как?

— Да, и как?

— Да просто. Когда общество нормальное, каждый на своем месте. Кто-то поумнее, кто-то поглупее. Кто-то посметливее, кто-то порасхлябаннее. Это нормально, каждый на своем месте. У каждого и жизнь своя, у кого получше, у кого похуже.

А знаешь, что у нас получилось, батя? У нас в семнадцатом власть взяли те, кто равенства хотел. Только не получается равенства-то. А государство требовало. Я читал… дом больше, чем сто квадратов, построить нельзя, вот сам подумай, ну не хрень ли? Люди в подвале себе хоромы оборудовали и злобу копили, копили…

А другие — они были не лучше, но они поднимались. Задницу начальству подлизывая. И вот когда поднялись, они сказали себе — ага! Вот каким путем прошли мы, а вы что, лучше, что ли? Ну, на колени, смерды! И пошло это из поколения в поколение.

Хозяин квартиры допил чай, усмехнулся.

— Вот, тут дружка встретил. СОМом как раз рулит. Вот он тоже справедливости хочет. Это я, куркуль такой, ее не хочу. А по факту получается, что он людям в рожу, а я за руки хватаю. Вот так вот…

Гость сплюнул на пол.

— Э… не в сортире.

— И че делать? — в упор спросил гость, который был старше хозяина квартиры.

Хозяин квартиры отрицательно качнул головой.

— Знаешь, батя, а мне дружок мой такой же вопрос задавал. Че делать. Че делать?! А не знаю я, че делать! Я только одно своей тупой башкой понимаю — что если ты в поисках справедливости доходишь до того, что отца пятерых детей в морду или кого к стенке, то на… такая справедливость нужна. Никакая справедливость в мире не стоит лишней жизни хоть одного своего человека! Я так в Москве говорю, я и тут так говорю и делаю. И буду делать!