Россия без Петра: 1725-1740

Анисимов Евгений Викторович

Как видим, тексты очень близки, значащих расхождений совсем немного: Вольтер опустил слова: «после его смерти», добавил, что Петр писал «по-русски», и изменил продолжительность времени, которое оставалось еще прожить царю после этой сцены. К этим расхождениям вернемся позже, теперь же отметим, что не все, подобно Вольтеру, берут на веру указанный отрывок из «Пояснений…» Бассевича. Так, Н. И. Павленко в своей фундаментальной монографии «Петр Великий» пишет, что эпизод со словами «Отдайте все…», как и некоторые другие отрывки, не написан самим Бассевичем, а вставлен неизвестным голштинцем, делавшим в 1761 году для Вольтера выписки из бумаг умершего за двенадцать лет до этого Бассевича. Эта фальсификация, по мнению ученого, понадобилась анонимному голштинцу для того, чтобы укрепить позиции и «законные» (кавычки Н. И. Павленко) права на русский престол великого князя Петра Федоровича, который своим антирусским поведением во время Семилетней войны с Пруссией (1756–1761 гг.)

подорвал доверие к себе Елизаветы, за что она «готова была лишить его права наследования престола». Достигалось упрочение позиций Петра тем, что доверчивому Вольтеру анонимный голштинец подсовывал переписанные им мемуары Бассевича с некоторыми дополнениями, указующими на то, что Петр был готов передать престол старшей дочери, и его предсмертную фразу надлежало закончить так: «Отдайте все Анне», ибо, по мнению Павленко, «в такой ситуации может быть слово «Анне», вытекающее из контекста» ³¹. Действительно, контекст «Пояснений…» содержит такие «наводящие» идеи, хотя, как видно из «Истории» Вольтера, великий философ не понял намека фальсификатора записок Бассевича и дословно повторил его слова: «Он велел позвать принцессу Анну, которой хотел диктовать», то есть упомянул о ней скорее как о наиболее доверенной стенографистке. И в самом деле, если умирающий Петр хотел «отдать все» Анне, то специально звать дочь, чтобы продиктовать ей завещание в ее же пользу, значило бы подорвать доверие к подобному документу.

Но вернемся к предположению Н. И. Павленко. Почему он, не приводя никаких, кроме общеполитических размышлений, доказательств существования злокозненного голштинца, испортившего мемуары Бассевича, не обвиняет в подтасовке фактов самого мемуариста — человека весьма сомнительной репутации? Кампредон, хорошо знавший голштинского министра, писал о нем как о «фантазере», «неистощимом бахвале», человеке «с умом, неистощимым на проекты», болтуне и фанфароне³².

Но дело в том, что фигура фальсификатора необходима Н. И. Павленко для того, чтобы связать концы с концами, ведь Бассевич, по его мнению, «был конечно же осведомлен» о содержании брачного контракта, согласно которому Анна и ее наследники (то есть Петр Федорович) отказывались от престола. «Но из этого следует, — заключает ученый, — что описание событий, связанных с кончиной царя, принадлежит перу не Бассевича, а того из голштинцев, кто составлял «Пояснения…». Этот составитель либо не знал о существовании брачного контракта, либо преднамеренно вводил Вольтера в заблуждение, чтобы тот подкрепил в общественном мнении Европы «законные» права Гольштейн-Готторпской династии на русский престол в годы, когда династия Романовых по мужской линии иссякла. Еще раз напомним, что брачный контракт лишал Петра Федоровича прав на русский престол» (курсив мой. — Е. А.)³³.

Внесем сразу же уточнения. Бассевич был не просто «осведомлен» о содержании брачного контракта 1724 года, а сам участвовал в его составлении и даже подписал его, что можно видеть на страницах «Собрания трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами» Ф. Мартенса (т. 5. СПб., 1880, с. 229). Но важнее другое — подпись Бассевича стоит и под помещенным там же секретным артикулом, открывавшим сыновьям Анны путь на русский престол: царь мог вызвать из Голштинии принца для передачи ему наследства.

Таким образом, законность прав Петра Федоровича на корону Российской империи не нуждалась ни в каких ухищренных подтверждениях и фальсификациях. Его права были для современников очевидны, и поэтому Елизавета, как только пришла к власти, тотчас же выписала вовсе не любимого племянника из Голштинии и сделала 7 ноября 1742 года своим наследником, с тем чтобы держать под контролем опасного соперника — единственного внука Петра Великого.

Да и сама Анна Петровна не утратила прав на престол отца даже после подписания брачного контракта и обручения с Карлом Фридрихом в 1724 году. Брачный контракт и даже обручение еще не есть церковное венчание, и история России знала немало примеров разорванных помолвок. В 1723 году Петр подписал контракт о браке своей племянницы Анны Ивановны и прусского принца, но брак так и не состоялся. Так что Петр был вправе порвать брачный контракт и, согласно «Уставу», передать престол дочери даже в день своей смерти, тем более что Анна, как мы видели выше, долгое время фигурировала как возможная наследница. Строго говоря, Анна юридически не утратила своих прав даже после венчания в 1725 году — тестамент Екатерины I 1727 года делал ее «с ее десцендентами» наследницей престола в случае смерти бездетного Петра II. Примечательно, что, уезжая в Голштинию летом 1727 года, она подписала квитанцию о получении из казны денег как «Ее высочество наследная принцесса Российская».

Таким

образом, полностью отрицать то, что Петр, умирая, хотел передать престол тогда еще незамужней дочери Анне, нельзя. Но это — как ни парадоксально — еще не означает, что утверждения Бассевича о твердом намерении Петра сделать преемницей Анну и эпизод со знаменитыми словами «Отдайте все…» — в его подаче — правдивы, достоверны.

Из контекста «Пояснений…» видно, что рассматриваемый отрывок написан между декабрем 1741 года (захват власти Елизаветой) и 1749 годом (смерть Бассевича). Бассевич отмечает, что в 1724 году его повелитель, герцог Голштинский, ждал решения своей судьбы и полагал, что царь предназначил ему в жены Елизавету, «к которой он чувствовал более расположения», чем к старшей дочери царя — Анне. Далее Бассевич в мемуарах пишет о Елизавете: «Высокие качества этой принцессы и ее героическая неустрашимость, возведшая ее на престол (намек на то, что цесаревна лично возглавила переворот. — Е. .), на котором она сияет, достаточно известны, а потому да будет мне позволено изобразить здесь сестру ее, слишком рано похищенную смертью». И затем Бассевич подробно повествует о внутренних достоинствах и красоте Анны, акцентирует внимание на ее «неустрашимости, предвещавшей в ней героиню». В качестве примера Бассевич приводит эпизод, когда, оскорбленная приставаниями некоего кавалера, Анна чуть было не пронзила его шпагой.

Смысл всего текста Бассевича об Анне очевиден. Он в том, чтобы показать: герцог хотел выбрать себе в жены Елизавету — «неустрашимую героиню» и достойную правительницу, но и Анна, ставшая его женой, была не хуже, так же как и Елизавета, отличалась «неустрашимостью, предвещавшей в ней героиню». Не меньше, а даже больше, чем Елизавета, она была достойна короны: была умна, красива, и сам Петр не только думал о передаче ей власти, но и готовил ее к этому поприщу, но — вот досада! — не успел распорядиться: сначала болезнь, а потом и предсмертные мучения помешали ему написать завещание, и когда он в последнюю минуту позвал Анну, чтобы продиктовать завещание (в ее пользу), смерть запечатала уста великого человека.

Подтвердить, что выбор герцога — его господина — верен, — вот главный смысл этой сцены, введенной Бассевичем — голштинским патриотом. Для него как политического деятеля маленького германского княжества было крайне важно подчеркнуть, что повелительницей его Голштинии стала достойная короны великой империи дочь великого царя, думавшего о ней как о своей наследнице до последней минуты. Но судьба, увы, распорядилась иначе, и теперь (когда он писал мемуары) на престоле вторая дочь Петра — Елизавета, которая могла быть подданной императрицы Анны Петровны.

Но в достоверности эпизода со словами «Отдайте все…» есть основания сомневаться и по другим причинам. Во-первых, кажется странным, что никто, кроме Бассевича, об этих словах не упоминает, между тем у постели умирающего всегда были люди. Правда, саксонский резидент Лефорт сообщал своему правительству, что царь пытался что-то записать: «Ночью ему захотелось что-нибудь написать, он взял перо, написал несколько слов, но их нельзя было разобрать»³⁴. Наверное, нацарапанное Петром было столь неразборчиво, что окружающие не придали этому значения, а после его смерти, когда судьба престола была уже решена, все это вовсе потеряло смысл.

Скорее всего, Бассевич не выдумал целиком этот эпизод, просто у него одного хватило фантазии увидеть среди неразборчивых каракулей такие значащие слова, которые не могли не стать легендой. Тем более что сопоставление текстов Бассевича и Вольтера показывает: Вольтер, выбросив важные в данном случае слова Бассевича о том, что написанное Петром смогли расшифровать лишь «после его смерти», и уточнив, что Петр писал по-русски, придал ситуации большую достоверность, завершенность и драматизм, и вся эта сцена несомненно украсила «Историю Российской империи при Петре Великом», написанную рукой выдающегося беллетриста.

Во-вторых, версия жизни Петра в последние часы, по рассказу Бассевича, не выдерживает проверки с точки зрения последовательности и продолжительности событий. Читатель помнит, что Вольтер, почти дословно использовав «Пояснения…», изменил указанную Бассевичем продолжительность агонии Петра: вместо «36 часов» («36 heures») поставил «шестнадцать часов» («une agonie qui dura seize heures»), причем написал числительное прописью. Очевидно, в понимании Вольтера агония не может длиться так долго. И он был прав не только с медицинской точки зрения на агонию как на «последние предсмертные моменты жизни». Проведем хронометраж последних часов жизни царя.